Святая и греховная машина любви - [102]

— Не знаю как. Но уж как-нибудь постараюсь. Я многое могу дать этому ребенку. Его родители — они ведь даже не умеют с ним разговаривать. А я умею. Он меня любит. И они не станут требовать, чтобы…

— Станут. Они его родители.

— «Они», «они» — опять это ужасное слово…

— Успокойся, Харриет.

— Блейз не знает, какая я на самом деле, иначе он ни за что бы не посмел мне такое написать.

— Возможно, ты и сама не знала, какая ты на самом деле.

— Да, у меня ведь в жизни не было таких испытаний…

— Постой, Харриет, послушай меня минутку. Блейз говорит, что ты хранительница, что ты святая — и так далее. Так, может, всем — и тебе тоже — будет лучше, если ты такой и останешься? Как бы ты сейчас себя ни чувствовала, как бы ни сходила с ума — но, может быть, тебе надо решить быть святой? Все вынести, искупить все их грехи, включить бойлер, в конце концов? Помнишь, как идеально ты держалась с самого начала?..

— Помню, только святость тут была ни при чем. Это не святость, а сила, стремление подчинить — не удивительно, что Эмили это так не понравилось… Мне казалось, я все могу самолично решить, все устроить… И так хотелось утешить Блейза… думала, ему это нужно. Ах, Монти, как же так вышло, как?..

Шагнув к Монти, Харриет взяла его за обе руки. В прихожей опять раздался звонок.

На крыльце под фонарем стояли Дейвид, Эдгар и вокруг них несколько чемоданов. Монти едва сдержался, чтобы не расхохотаться.

— Входите, входите. Харриет уже здесь, она мне все объяснила. — Главное без лишней бравурности, напомнил он сам себе; все это и правда ужасно.

Дейвид, бледный, с каменно-неподвижным лицом, уже вносил чемоданы. Эдгар строго глядел на Монти.

— Извини, я нес тогда совершенный бред, — сказал Монти. — Не знаю, что на меня нашло. Пожалуйста, прости меня.

Лицо Эдгара тут же расплылось в блаженной улыбке — вероятно, он держал ее наготове, лишь слегка прикрыв напускной суровостью. Эта неожиданная смена выражения напомнила Монти прежнего Эдгара — розовощекого, светловолосого, страшно стеснительного и страшно умного.

На пороге кабинета появилась Харриет. Она смотрела на вновь прибывших несчастными трагическими глазами и, кажется, опять собиралась заплакать.

— Ну вот, Харриет, — поспешно объявил Монти, — ты у себя дома. Думаю, дальше вы тут без меня уже разберетесь, Дейвид с Эдгаром тебе помогут. Простыни, постели — в общем, найдете все, что нужно. Комнаты выбирайте, какие хотите, кухня тоже а вашем распоряжении. А я пойду.

— Как? — воскликнула Харриет. — Монти, умоляю тебя, ты что, совсем уходишь?

— Нет, что ты, просто хочу немного пройтись. Монти выскочил за дверь и чуть не бегом припустил в сторону калитки. На улице уже совсем стемнело, но небо еще голубело вечерней голубизной, сквозь которую просвечивали только самые крупные звезды. Услышав за спиной быстро приближающиеся шаги, Монти резко обернулся — и Дейвид с разбегу налетел прямо на него. От неожиданности оба вцепились друг в друга.

— Монти, вы не бросите нас? — не разжимая пальцев, спросил Дейвид. — Правда, не бросите?

— Не брошу, конечно. Куда я, по-твоему, могу деться?

— Мало ли куда. Допустим, в Китай. Да куда угодно!

— Я не поеду в Китай, — сказал Монти.

* * *

Монти выругался про себя, безуспешно пытаясь поддеть гнутый гвоздь соскальзывающим клювом молотка. Он чувствовал себя безруким, ни на что не годным болваном. Было почему-то до нелепости страшно: вдруг он ничего не сможет, вдруг не справится? Он уже отодрал от забора между Худхаусом и Локеттсом одну доску и сейчас сражался со второй. Собаки, для которых предназначался будущий проход, насмешливо скалили клыки, наблюдая с той стороны за его усилиями. Каждый новый удар молотка сопровождался их заливистым лаем. Черная лохматая морда Ганимеда уже просунулась в щель. Монти в сердцах пнул доску ногой, собаки отскочили. Наконец нижняя часть доски расщепилась надвое, и собаки, начиная с самых маленьких, стали просачиваться в сад.

Он уже позвонил в Бэнкхерст и договорился, что приедет на собеседование в пятницу (по телефону с ним разговаривала секретарша Бинки). Таким образом шаг был сделан, план спасения начал из мечты превращаться в действительность, хотя облегчения это не принесло. Он никак не мог оживить в себе ощущения, которые изначально связывались у него с понятием «настоящая нормальная работа». Мысль о том, что это новое испытание, которое ему непременно надо выдержать, не вызывала особого подъема. Ясно было только одно: в какой-то момент он принял решение не блуждать больше в дебрях собственной души, а окружить себя простыми и обязательными вещами — и вот теперь эти вещи напоминали о себе. Они должны были стать частью его очищения от Мило и избавления от Магнуса. Было также ясно, что если оставить все как есть, с ума он, пожалуй, не сойдет, но не исключено, что с ним произойдут какие-то иные, еще худшие изменения. Вторжение нежданных гостей нервировало его не на шутку, и он избегал их общества, насколько это было возможно. Собственные сиюминутные переживания казались ему невыразимо ничтожными, но отделаться от них он не мог — выходит, за столько лет так ничему и не научился.