Священный роман - [7]

Всем своим сердцем мы стремимся к Священному роману.

Это стремление никуда не денется, несмотря на наши усилия на протяжении многих лет не слышать или игнорировать его призывы или привязать его к одному человеку или к одной цели. Романтика основана на таинстве и заложена глубоко в нас. Ее нельзя разложить на прописные истины, это будет похоже на изучение анатомического строения тела человека в попытке узнать душу, которая когда-то жила в нем.

Философы называют Романтику, тоску нашего сердца, стремлением к трансцендентному; желанием быть частью чего-то большего, чем мы сами, быть частью чего-то хорошего, что выходит за пределы обычного. Трансцендентность — это отчасти те захватывающие чувства, которые мы испытываем, когда футбольная команда нашего города одерживает победу в сложном матче с сильным противником. В самой глубине нашего сердца мы страстно желаем быть сопричастными тем героическим поступкам, которые совершают люди, сходные с нами по образу мыслей и духу.

В действительности, если мы проанализируем прошлые сердечные истории, романтические чувства приходят к нам в форме двух сильных желаний: стремления к приключению, которое чего-то потребует от нас, и стремления к близости с людьми, которые знают нас такими, какие мы есть на самом деле, и в то же время приглашают нас познать их тем откровенным и открытым способом, которым познают друг друга супруги на брачном ложе. Для мужчин акцент, возможно, немного больше смещен на приключение, а для женщин — на близость. И все же оба желания сильны как в мужчинах, так и в женщинах. По правде говоря, эти два желания приходят к нам одновременно, вместе со стремлением быть причастным к чему-то героическому.

Когда я был маленьким, я любил прыгать со стога сена прямо на спины молодых бычков, пасущихся внизу. Следовавшие за этим скачки без седла были всегда самым настоящим приключением. Кроме того, я любил смотреть по телевизору передачу «Клуб Микки-Мауса» только ради эфемерной близости с Аннет (Фуничелло). Я по-прежнему верю, что наши глаза встречались раз или два и она улыбалась мне. Эти две мальчишеские страсти к приключению и близости часто сливались в одну, когда я воображал себе историю, в которой спасал Аннет от злодеев и убегал с ней в горы, где мы жили счастливо до конца наших дней. Я был ее героем, а она моей принцессой, и мы всегда были готовы сразиться со злодеями, плечо к плечу, если потребуется прийти кому-нибудь на помощь.

Какую бы форму ни принимало каждое приключение в наших фантазиях или «в реальности», этот Священный роман есть в каждом сердце, и он не исчезнет. Это самая суть нашей духовной жизни. Любая религия, которая игнорирует его, выживает только за счет навязывания чувства вины, набора правил, которые надо заучить, и законов, которым надо следовать.

Кто-то или что-то завораживает нас с самого начала звуками лесной жизни на берегу ручья или закатом в пастельных тонах, строгой величественностью горных вершин или пламенеющими красками осенней листвы, рассказывает нам о чем-то или о ком-то, вселяет надежду на то, что эти чувства придут к нам снова. Они могут внезапно заставить нас упасть на колени в смертельной тоске о чем-то или ком-то потерянном; о ком-то или о чем-то, что может распознать лишь наше сердце. Льюис хорошо знал эту страстную тоску. Он писал:

Даже в вашем хобби, разве нет там какого-то таинственного притяжения для вас, которое, как ни странно, других оставляет равнодушными, — чего-то, что невозможно определить, но оно всегда готово прорваться наружу от запаха деревянной стружки в мастерской или плеска воды у берега моря? Не начинается ли любая дружба на всю жизнь в тот момент, когда вы встречаете другое живое существо, которое немного догадывается (хотя лишь немного, да и не всегда бывает уверено в своих догадках) об этом чем-то, к чему вы стремитесь с рождения и что в постоянном потоке других желаний и в минуты тишины между приступами более сильных страстей день и ночь, год за годом, от первого до последнего дня вы выискиваете, высматриваете и вынюхиваете? У вас никогда не было этого. Все, что когда-либо сильно захватывало вашу душу, было лишь намеком на это — мучительными проблесками, обещаниями, которые никогда не были до конца исполнены, эхом, которое стихало, как только достигало вашего уха. Но если оно по-настоящему проявляло себя — если до вас когда-либо долетало эхо, которое не затихало, а становилось настоящим звуком, — вы узнавали его. Отметая все возможные сомнения, вы говорили: «Вот наконец то, для чего я был рожден». Мы не можем рассказать об этом друг другу. Это тайный росчерк каждой души, непередаваемое и неутолимое желание, то, о чем мы мечтали до того, как встретили наших жен, или завели дружбу, или выбрали профессию, и о чем мы будем мечтать до смертного одра, на котором уже перестанем узнавать жену, или друга, или думать о нашей работе. Пока мы существуем, существует и оно. А если потеряем его, то потеряем все.

В сущности, искусство, литература, музыка — все описывало и изучало Романтику или ее отсутствие в мириадах образов, сцен, звуков, характеров, которые никогда не повторяются. Причина, по которой пьесы Шекспира, несмотря на то, что они написаны на основе сюжетов, характерных для Англии XVI в., по-прежнему актуальны и красноречивы и их по-прежнему играют на театральных подмостках от Токио до Нью-Йорка, — причина эта в их универсальном характере.