Священный цветок - [96]

Видя бесполезность этого, арабы бросились назад, намереваясь выйти из города через северные ворота. Но, добежав до конца рыночной площади, они увидели, что путь к северным воротам прегражден бушующим пламенем. Тогда они после короткого совещания бросились беспорядочной толпой обратно, рассчитывая прорваться через южные ворота. Тут настал наш черед. Наши ружья наносили им большие потери, когда они пробегали по открытому месту, служа для нас превосходными мишенями.

Однако наша стрельба не могла остановить обезумевших от страха арабов. Понеся большие потери убитыми и ранеными, они все-таки достигли южных ворот.

— Отец мой! — сказал мне на ухо Мавово. — Теперь должна начаться настоящая битва. Ворота скоро падут. Мы должны удержать их.

Я утвердительно кивнул головой, так как понимал, что если арабам удастся прорваться через ворота, то мы погибли. До этого времени, я полагаю, они потеряли не более сорока человек. В нескольких словах я обрисовал положение Стивену и брату Джону, убедив последнего остаться на горе вместе с женой и дочерью. Мазиту получили от меня приказание бросить ружья и сопровождать нас только с копьями. Потом мы поспешно спустились с горы и заняли позицию на открытом месте перед воротами, сотрясавшимися под ударами арабов. Мы расположились перед самыми воротами. Впереди стояли зулусы, Стивен и я, позади — тридцать отборных воинов мазиту под предводительством самого короля Бауси.

Ждать нам пришлось недолго. Вскоре ворота пали, и на вершине насыпи, которую мы построили перед ними из земли и камней, появилась толпа людей в белых одеждах и тюрбанах. Я скомандовал, и мы выстрелили в самую гущу этой толпы, нанеся ей большие потери. Потом, по команде Мавово, зулусы, оставив ружья, бросились в атаку со своими широкими копьями.

Стивен, где-то доставший себе ассегай, бросился вперед вместе с ними, стреляя на ходу из пистолета. За ними последовал Бауси со своими тридцатью рослыми мазиту.

Признаться, я не присоединился к ним. Я чувствовал, что не гожусь для рукопашного боя. Я мог быть гораздо полезнее, стоя в стороне, подобно полузащитнику в футболе, и оказывая поддержку тем из своих, кто попадал в затруднительное положение.

Зулусы сражались превосходно. Теснимые воющей толпой арабов, они долго удерживали за собой узкий проход в воротах. Они испускали воинственные вопли, нанося направо и налево удары и падая один за другим.

Наконец они не выдержали и несколько отступили назад; потом, подкрепленные тридцатью мазиту, они снова бросились вперед под предводительством Мавово, Стивена и Бауси. Теперь огненные языки были почти над ними. Живая изгородь из колючей дикой груши и кактусов вянула, сохла и трещала, а они все сражались и сражались под огненной аркой у ворот.

Однако, как следовало ждать, арабы бросились на нас. Теперь мы находились в маленьком кругу, в центре которого стоял я. Арабы нападали на нас со всех сторон. Стивен получил удар прикладом в голову и, упав на меня, едва не сбил меня с ног.

Оправившись, я в отчаянии оглянулся и увидел долгожданного Ханса — да, пропавшего Ханса в своей грязной шляпе с тлеющими полями. Он молча бежал к нам с открытым ртом, ведя за собой около полутора сотен мазиту.

Эти мазиту скоро решили дело. С криком бросились они на арабов и погнали их обратно в бушующее пламя. Немного спустя явился Бабемба с остальными мазиту и закончил их работу. Прорваться удалось только немногим арабам, которые были взяты в плен, после того как сложили оружие. Остальные отступили к центру рыночной площади, куда за ними последовали наши люди.

Битва окончилась, и мы начали считать свои потери. Четверо зулусов было убито и двое — нет, трое, включая Мавово — тяжело ранены. Бабемба и другой вождь мазиту подвели ко мне Мавово. Он был прострелен в трех местах и весь покрыт ранами. Некоторое время он смотрел на меня, тяжело дыша, потом сказал:

— Это была, отец мой, очень хорошая битва, лучше всех, какие я помню, хотя я участвовал во многих великих битвах. Я знал наперед, что она будет для меня последней, хотя и не говорил тебе об этом, ибо первый жребий смерти во время гадания в Дурбане пал на меня. Возьми обратно, отец мой, ружье, которое ты подарил мне. Ты, как я уже тебе сказал, только одолжил его мне на некоторое время. Теперь я отправлюсь в другой мир, где присоединюсь к духам своих предков и тех, кто пал, сражаясь рядом со мной, а также к духам женщин, родивших моих детей. Я расскажу им обо всем, отец мой, и мы вместе будем ждать тебя — до тех пор, пока ты тоже не падешь в битве!

Потом он снял свою руку с шеи Бабембы и приветствовал меня с громким возгласом: Баба! Инкоози! — дав мне при этом несколько почетных прозвищ. Сделав это, он опустился на землю.

Я послал одного из мазиту за братом Джоном, который вскоре пришел вместе с женой и дочерью. Он осмотрел Мавово и прямо сказал, что ему теперь ничто не может помочь, кроме молитвы.

— Не молись за меня, Догита! — сказал старый язычник. — Я последую за своей звездой и готов съесть плод того, что посадил. Отстранив брата Джона, он подозвал к себе Стивена.

— О Вацела! — сказал он. — Ты хорошо сражался в этой битве. Если ты будешь продолжать так, как начал, то со временем из тебя выйдет великий воин, и Дочь Цветка со своими детьми будет слагать в честь тебя песни, когда ты присоединишься ко мне, своему другу. А пока прощай! Возьми себе этот ассегай, но не чисть его. Пусть оставшаяся на нем красная ржавчина напоминает тебе о Мавово, зулусском колдуне и вожде, с которым ты стоял рядом в «Битве У Ворот», когда огонь сжигал гнусных похитителей людей, которые не могли миновать наших копий!