Священное ремесло. Философские портреты - [136]

Никогда не прикоснется к этой проблеме тот, кто будет звать «назад к Гегелю», к подлинному Гегелю многотомного собрания сочинений, ни к тому Was Marx wirklich sagte[261] (Что действительно говорил Маркс). Как нельзя объяснить «великий Октябрь», исходя из белизны первоначальных намерений юного Ильича-кудряша или вывести Сталина из мелодии Интернационала. Суть дела в имманентной логике истории, всякий раз перешагивающей через голову своего предшественника, а затем легко освобождающейся от него. Эта логика обнаруживала себя в ряде последовательных перевоплощений или «похищений», когда из-под благих намерений основоположника всякий раз извлекалась, выкрадывалась, если угодно, гениально угадывалась настоящим его учеником ее реальная, ее духовная суть. Однако угадывалась, однако похищалась эта суть не без тайного с ее стороны умысла, не без трепетного ее желания быть разгаданной, похищенной, оскверненной. «Скверна истории» даже входит в ее программу. Как говорит Гегель, «Мировой Дух не обращает внимания даже на то, что он употребляет многочисленные человеческие поколения для этой работы своего осознания себя, что он делает чудовищные затраты возникающих и гибнущих сил; он достаточно богат для такой затраты, он ведет свое дело en grand, у него достаточно народов и индивидуумов для такой траты»[262]. «Двуногих тварей миллионы…», по-пушкински говоря, и превращения, которые происходят внутри философской мысли, далеко не всегда бывают чисто философскими. Отвлеченная мысль часто проявляет, выносит на поверхность свой истинный духовный подтекст, свою сокрытую интенцию, что может затем раскрыться, т. е. стать текстом той истории, которую поведет за собой некий «гениально угадавший» зов истории заклинатель и собиратель толп. И какой бы дорогой ни двигалась логика самопознания духа из себя самого, – сего изобретения чудовищно раздувшегося Субъекта, проецирующего себя на мир – от освоения действительности познающего в ней себя разума до тотального идеологического насилия над ней, в нашем случае дорога от Гегеля к Гулагу, – это был один из возможных ее путей, по-своему не менее логичный и последовательный, чем путь классической и великой философии от одной глубокой о ней диссертации до другой.

И если мы задаемся вопросом об ответственности этой логики, то суть самого вопроса можно выразить не логикой вовсе, но какой-нибудь заведомой провокацией, подобно уже упоминавшемуся в нашей книге «коану» Т.Адорно: «Всякая культура после Освенцима – мусор»[263]. Но каким коаном сможем мы передать ту негативную диалектику истории, в которой спекулятивный разум обернулся серийным систематическим убийцей? Несложно оправдать Гегеля на процессе о его возможной причастности к марксизму-гулагизму, как, впрочем, и оградить его от препарирующих его ученических Философских тетрадей. Да и в самих Тетрадях тоже еще нельзя найти ни благословения «массовидности террора» (ленинское письмо от 26.11.1918), ни проекта лагеря на Соловках. Но независимо от наших оправданий, история распорядилась с гегелевской мыслью по-своему. Опыт идеологического насилия, сконцентрированного далеко не только в Гулаге, выявил духовные корни этой мысли и вместе с тем трагедию ее; человек создает идола из своего познания. Но идол вдруг оживает, и вопреки намерениям своего создателя, после ряда неожиданных диалектических метаморфоз обращается против него. Поэтому Гегеля (как и всякую отвлеченную мысль) можно постигать не только отвлеченной мыслью, но и «слышать сердцем», как говорил бл. Августин. И потому мы вправе читать его и сквозь опыт того потрясения оснований земли (Ис. 24, 18), отдаленные раскаты которого соединились с абстрактнейшей логикой, вновь возжелавшей как бы сотворить мир заново из мысли, гордыни и пустоты.

В этой тайне беззакония (2Фесс 2:7), всегда действующей в мире, но с внезапной, ошеломляющей силой раскрывшейся в российской, а затем и в мировой истории, просвечивает другая, тайна свободы Божией. Бог не препятствует богоборчеству человека. Он позволяет ему осуществить сполна все задуманное и Сам становится вольной жертвой его замыслов. Он дает распять Себя человеческой свободе и тем самым – изнутри – покоряет ее. Имеющие уши, да слышат; с высоты Креста – со дна Освенцима, из подвалов Гулага – всегда доносится весть о Его победе.

Думали, что XX век будет таким-то или еще чьим-то веком, он, однако, оказался временем новых языческих религий, но и веком Креста Господня.

1996, 2016

Между титаном и вепрем (Яков Голосовкер)

Что ж, пусть это я создал это чудесное существо, эту мысль. Вдруг меня не стало.

Почему же должно исчезнуть и оно?

Потому что сгнил или сожжен мой мозг?

Разве это существо не получило от меня жизнь и не вошло тем самым в общую человеческую и мировую жизнь, не унеслось из моего мира, из моего воображения в мир другого мыслящего существа, в воображение другого? Быть может, оно проникло в него неведомо как и когда для него самого? Меня не стало, но остался он, мыслящий. И вдруг из окна своего темного туннеля, уже в своем воображении, он увидел мою мысль, мое чудесное создание: оно пронеслось мимо… Он считает его своим, он даже не знает обо мне, и оно теперь не мое, а его. Но оно было моим, оно возникло из меня – из материи, которая была мною.