Священник в 1839 году - [22]

Не могу с уверенностью сказать, кто его родители и более древние предки. Он об этом не распространялся. Полагаю, что в глубине души Дельтур не был столь самонадеян, чтобы причислять своих пращуров к высшему обществу.

Женившись, месье Дельтур ничем не занимался и не походил на современных молодых людей. Состояние принесла ему невеста, тоже, кстати, наверняка не происходившая из аристократического рода, а, как все мы, грешные, — от Адама и Евы. Грузная, не слишком красивая, но добрая и чувствительная, мадам Дельтур очень любила мужа, полностью разделяя его мысли и привязанности.

Супруги, живя счастливо и спокойно, согласно статьям 212, 213 и 214 Гражданского кодекса, воспитывали дочь, мадемуазель Анну Дельтур, ту самую, с которой случился обморок во время катастрофы.

Небо одарило девушку необыкновенной красотой, и еще большей грацией. Лишенная напыщенных иллюзий и кривляний, она была из тех, кто вызывает к себе истинную любовь. И всякое благородное сердце отвечало этому сердцу чувством чистым и трепетным.

Судите сами: нежный розовый лепесток сомнется и увянет от первого же легкого дуновения; цветок, едва сорванный, изнемогает и тускнеет, но в душе таит сильные чувства. Девушке и невдомек, отчего она вся дрожит и пылает. О, возраст колебаний и нерешительности. Душа с трудом расстается с чрезмерной невинностью. Покрывало целомудрия, коим до сих пор было покрыто сердце, приподнимается от первого дуновения любви. Беспокоит что-то несказанное, необъяснимое, мучают вопросы, на которые нет ответа. Порой видишь, да не слышишь, а то и наоборот.

Юность желает и страшится своих желаний, делает шаг и в страхе останавливается, смеется и плачет. Такое чувство испытывает человек, из кромешной тьмы попавший вдруг в яркий свет. Сердце борется с самим собою. Однако важно, чтобы незнакомые чувства и ощущения наступали постепенно, не налетали ураганом. Не то слишком скорое, внезапное прозрение погубит невинную душу.

Такова была Анна Дельтур, ее душа и сердце. Все ощущения и раздумья тотчас же отражались на лице ее: то тень пробегала по прекрасным чертам, то вновь воцарялся покой, и тогда лицо светилось простодушием и наивностью, подобно солнцу, вышедшему из-за туч.

Странно, что такое неземное создание было обязано своим появлением на свет супругам Дельтур, людям добрым, однако слишком уж приземленным и практическим. Старики и сами не раз спрашивали себя, как случилось, что у них родилась дочь, столь мало на них похожая. Между тем они гордились своей Анной, а пуще прочего — ее красотой. Они восхищались ею, как зрители искусством жонглеров или акробатов, не задаваясь вопросами, что чувствуют артисты.

Да и мало кто во всей округе способен был оценить прелести Анны Дельтур. К тому же семья вела не очень открытый образ жизни. Месье Дельтур почитал ниже своего достоинства общаться с обыкновенными горожанами. Он был бы не прочь войти в круг городской знати. Месье де Пти Жан, к примеру!.. Но аристократы предпочитали прятаться в фамильных особняках, тешась собственной спесью и скукой.

Месье Дельтур не мог войти в высшее общество и довольствовался малым. В доме, как правило, было тихо и безлюдно. Это зимой, а летом семейство отправлялось в деревню в трех лье от города, под названием Бащ-Гонтроньер, в Бренской общине. И там коротали дни в еще большем одиночестве. Конечно, и речи не могло быть о том, чтобы беседовать с местными жителями. По воскресеньям ходили в церковь и раздавали крестьянам монеты. Это было исключительно приятным занятием.

Но вот летом 1838 года семья поспешно вернулась из деревни в Нант, чем-то удрученная. Месье Дельтур, как ни старался, не в силах был сдержать порывы гнева. Мадам Дельтур часто плакала. Они совсем уединились, будто бы прятались ото всех. Анна вернулась бледная, возбужденная и расстроенная. Причины такой перемены никто не знал.

По округе поползли слухи (прислуга и швейцары в распространении сплетен такие же искусные мастера, как пекарь в изготовлении булочек) от одного к другому, из уст в уста. Все началось со швейцара дома Дельтуров и того, что служил напротив, в доме номер двадцать. Слухи разрастались, шуршали по лестницам и гостиным, наполняя собой улицы и дома. Словом, все как в басне Лафонтена[59] «Женщина и секрет». К тому же с каждым разом рассказ обрастал новыми подробностями. Тем не менее, сколько ни болтай, правды все равно никто не знал, а потому соседи, в конце концов, успокоились и забыли об этом.

А Дельтуры потихоньку начали приходить в себя, мысли о неминуемом несчастье отошли на второй план и стерлись из памяти. Отец семейства стал спокойнее. Мадам меньше плакала, а к Анне мало-помалу возвращалась жизнь, как к человеку, пробудившемуся от мутного сна. Она оживала, словно цветок после пронесшейся и едва не погубившей его бури. Начали даже поговаривать о возвращении после Пасхи в деревню. Месье Дельтур предпочитал Готроньер другим местам, ибо, подобно Цезарю,[60] стремился скорее быть первым в провинции, чем вторым в Риме. Мильтон так это перевел:

«Лучше быть королем в Аду, чем рабом нa Небесах». А французский автор выразился иначе: «Я предпочел бы быть головой мухи, нежели хвостом льва».