Священная кровь - [88]

Мирза-Каримбай сидел молча, насупив брови. Резкая перемена в Юлчи подтвердила его прежнюю догадку: внезапное исчезновение джигита сразу же после возвращения из кишлака, конечно, связано с замужеством Гульнар. Бай знал, что Юлчи любит девушку, но не придавал этому особого значения. «Обиды его ненадолго хватит, — думал он, — вернется и снова примется за работу». Но вышло по-иному. Жалко было упускать из рук такого «доброго раба», но Мирза-Каримбай понимал, что теперь обещаниями его не удержишь. Махнув рукой, точно прогонял собаку, он крикнул:

— Вон!

— Не гоните, сам уйду, — холодно сказал Юлчи. — Только рассчитайтесь сначала.

— Какой расчет? — выпучил глаза бай.

— Я честно работал два с половиной года. За это время получил всего около сорока рублей. Разве это все? Где же ваши обещания?

— Обещания?.. Хм… глупец! Мало ли дают обещаний хозяева, чтобы подзадорить работника. Разве может умный человек верить всяким обещаниям!

— Хорошо, лишнего мне не надо. Уплатите, что положено по обычаю.

— А сорок рублей не деньги? Больше и копейки не дам! — Бай откинулся на подушку. — Предъявляй иск, если сумеешь.

Ответ бая не был для Юлчи неожиданностью. В последнее время у него не раз возникало сомнение, что хозяин рассчитается с ним по совести. Было только обидно, что он оказался таким простаком и дал себя обмануть. Но мог ли он горевать сейчас о деньгах, когда ему пришлось расстаться с Гульнар — солнцем его жизни. Юлчи казалось позорным вступать в пререкания из-за денег, да еще с тем, кто в его глазах был самым низким и подлым человеком на свете. Джигит резко поднялся, подошел почти вплотную к Мирзе-Каримбаю и презрительно бросил:

— Тебе бы не жениться, а в навозе копаться, старый петух!

Бай не пошевелился, не изменил позы, только лицо его налилось кровью и исказилось злобой.

Хлопнув дверью, Юлчи вышел во двор. В длинном темном проходе, ведущем в ичкари, Унсин передала ему узелок со своими скудными пожитками — поношенной ватной жакеткой, ситцевым платьем и оставшейся после смерти матери шалью. Поправляя паранджу, она зашептала:

— Гульнар-апа плакала. Обняла меня, поцеловала. «Пусть, говорит, брат не отправляет вас далеко. Почаще наведывайтесь ко мне…» И вам привет передавала. Пусть, мол, не забывает. У ней много есть чем поделиться с вами. «Потом, говорит, расскажу». Бедная…

Юлчи тяжело вздохнул., — Пойдем, сестрица! — устало сказал он.

Они шли, мягко ступая по рыхлому снегу. Нетронутая снежная белизна несколько рассеивала темноту ночи. Кругом — мертвая тишина, безлюдье.

На углу Юлчи остановился. Куда пойти? «Тесно у очага зимой, вставай да иди домой!» — вспомнилась ему пословица. А где у него дом? Почти три года таскал он байское ярмо. И что получил? Очутился на улице!..

Унсин уже донимал холод. Она топала ногами, дышала на коченеющие пальцы рук. Нетерпеливо поглядывала на брата.

— Идем, родная! — неожиданно сказал Юлчи и направился в один из переулков. Но шагал он почему-то медленно, иногда даже останавливался.

Унсин шла вслед, дивилась нерешительности брата и думала: «Неужели в таком большом городе не найдется места? Покойная мама все надеялась, что Юлчи заработает у богатого дяди много денег, поправит дом, земли купит… Где же все это?»

Юлчи приоткрыл дверь и заглянул в мастерскую Шакира-ата. Он знал, что зимними вечерами здесь часто собирались друзья мастера. Кто-нибудь из грамотных читал сказания о военных подвигах древних героев, вроде «Ахмада-занчи», «Рустам-застана», а остальные слушали.

На этот раз в мастерской, кроме Шакира-ата, никого не было. Юлчи шагнул через порог.

— Заходи, мой ягненок! — приветливо, как всегда, встретил его сапожник.

Заметив за спиной джигита скрытую под паранджой женскую фигуру, старик с недоумением посмотрел на него, будто хотел спросить: «Что еще случилось?»

— Отец, это моя сестра, — объяснил Юлчи. — Наверное, слышали, из кишлака недавно привез. Не хочу, чтобы у бая жила.

— И хорошо сделал, сынок. Голубь, говорят, с голубем, род — с родом. Понимаешь, в чем тут смысл? Верно, они родня. Но к своему роду тебя не причисляют. Потому — они денежного рода. Правильно я сказал?.. Э, да что говорить, ты и сам испробовал. Лучше чужой-посторонний, чем такая родня. Самого, говорят, нет — и глаза нет. Без тебя станут они измываться над девушкой…

— Ваша правда, отец, — согласился Юлчи. — Нельзя ли сестре пока пожить у вас?

Шакир-ата отложил работу, снял очки, добрыми глазами взглянул на Юлчи.

— Ты давно сын мне, а эта слабенькая будет мне дочерью. Слава богу, найдется одеяло, подушка. Есть сандал. Иногда он теплый, иногда холодный, но есть. С нехватками как-нибудь справимся. Старухе моей доченька будет помощницей, а сиротам сына — сестрой.

Юлчи не знал, как и благодарить старика. На глазах джигита заблестели слезы. Он схватил Унсин за руку:

— Сними чачван! Вот твой отец. Уважай его, почитай, слушайся.

Унсин откинула чачван, застеснявшись, опустила глаза и тихо промолвила:

— Как родная дочь от всего сердца буду служить вам, атаджан!

Старик встал.

— Идем, дочь моя, отведу тебя к старухе. Она добрая…

Юлчи подошел к Унсин:

— Сестра, почитай этих людей как родных. Помогай бабушке, Шакиру-ата. Он один. Где дратву ссучить, где ичиги на правиле натянуть — дело это не хитрое. Приучайся поскорее и будешь ему помощницей.