СВР. Из жизни разведчиков - [19]

Если я скажу об этом «Фреду», он заупрямится, будет артачиться. Ведь он, как я смог убедиться, одержимый барахольщик. Начнется торг, уговоры. А в итоге потратим драгоценное время на никчемную нервотрепку. А тут указание Центра, против него не попрешь.

Я все правильно рассчитал. «Фред» пробежал радиограмму, покраснел, разнервничался, но сдержался и промолчал. Надо было ковать железо, пока горячо.

— Давай спланируем так, — предложил я. — Сперва попробуем выявить возможную причину твоего прокола, чтобы не задерживать ответ Центру. Не исключено, ты наследил где-то, привлек к себе внимание. Не тянется ли что-нибудь из Лейпцига…

— Нет, со мной все в порядке, — перебил «Фред». — Гарантирую!

— Верю тебе, — продолжил я, не реагируя на его неуместный в этой ситуации апломб, — но давай еще раз все обдумаем. Потом сочиним ответ в Москву. К тому времени «Магда» успеет приготовить обед. А после принятия пищи, как говаривал мой старшина, я поеду к военным, чтобы обговорить вашу отправку. Тем временем ты и «Хельга» разберете свои вещи, чтобы часть взять с собой, а другую я отправлю потом багажом. Затем после ужина вы ляжете отдыхать, чтобы завтра встать пораньше и без спешки собраться на аэродром.

«Фред» согласился со мной: деваться ему было некуда.

«Магда» постаралась на славу и накормила гостей вкусным русским обедом, от которого они порядком отвыкли. Она не поскупилась на закуски, подав всего понемногу, но в широком ассортименте.

Затем последовали щи деревенские и котлеты пожарские, на которые моя супруга была великая мастерица.

Мы с «Фредом» пропустили пару рюмок хорошо охлажденной «Столичной»: на ее черно-золотой этикетке красовались оттиски четырех медалей, которые свидетельствовали о первых местах, завоеванных на международных выставках.

«Хельга» и «Магда» тоже выпили с нами по рюмке. А маленький Карл засыпал всех вопросами по поводу странных, на его взгляд, кушаний, которые с большим аппетитом уплетали взрослые. Ведь эта еда сильно отличалась от скучной немецкой кухни, которую он знал и над которой посмеивались не только мы, но и жители прекрасной Вены. Венский стол — вековой сплав лучших южнонемецких, венгерских, чешских, польских и итальянских блюд, — конечно, не мог идти ни в какое сравнение с лишенной фантазии едой пруссаков или саксонцев. Здесь, на берегах голубого Дуная, люди издавна иронически относились к жителям Пруссии, Бранденбурга и Мекленбурга. Их окрестили обидным прозвищем «пиффке». В этом трудно переводимом на правильный немецкий язык слове отразилось увлечение северян милитаристской шагистикой и преклонение перед военными атрибутами, их архиуважительное отношение к бюрократическим порядкам и даже непомерная любовь к пиву, которое они поглощали в непомерном количестве.

Правда, и северяне не остались в долгу перед своими южными братьями, называя их «чем-то средним между обезьянами и людьми».

Конечно, великогерманцев задевало за живое, что Гитлер по происхождению австриец. Но они утешались тем, что, по сути дела, фюрер стал настоящим немцем, ибо на него снизошел германский дух.

Во время обеда мы непринужденно беседовали о достоинствах и недостатках русской, немецкой и австрийской кухни. При этом мы не забывали отдать должное великолепным блюдам, которыми нас потчевали «Магда» и помогавшая ей «Мария», жена «Чико». Не было ничего удивительного в том, что в конце несколько затянувшейся трапезы предпочтение единогласно было отдано российским яствам. Даже бедный несмышленыш Карл, похоже, присоединился к нам, расправившись с солидным куском торта, изготовленного по рецепту кондитера знаменитого московского ресторана «Славянский базар».

После приятного обеда, за которым мы на пару часов отвлеклись от суровой действительности, мы с «Фредом», преодолев подступившую предательскую дремоту, принялись за составление ответной шифровки Центру.

И все-таки мне не до конца было ясно: почему «Фред» попал под подозрение американцев? Когда мы дошли до этого, он после некоторого раздумья сказал:

— Я проанализировал всю свою жизнь в Германии и здесь, в Вене, самым тщательным образом. Перебрал наши с «Хельгой» поступки, все связи и контакты. И ничего подозрительного не нашел. Понимаешь, за нами все чисто. Неприятных случайностей не было. Значит, остается одно — предательство.

Я вздрогнул, хотя и был уверен, что в конце концов это страшное слово обязательно прозвучит.

— Но кто мог предать? — прервал я «Фреда». — Здесь о тебе знают всего лишь двое. Ты что, подозреваешь меня или «А-восьмого»?

— При чем тут ты? Зря заводишься! А вот об «А-восьмом» я бы подумал.

— Напрасно валишь на старика, — возразил я несостоявшемуся нелегалу. — Он начал работать с нашей разведкой, когда мы с тобой еще под стол пешком ходили. Он проверен и перепроверен. Сомневаться в нем грех. Тут что-то другое.

Физиономия моего собеседника покраснела. Глаза недобро сверкнули.

— Я понимаю, что тебе это неприятно, — бросил он. — Ведь ты отвечаешь за «А-восьмого» и поэтому боишься за свою шкуру, если обнаружится, что он встал на путь предательства. Страх туманит твои мозги, и ты по справедливости не сможешь разобраться в этом деле.