Свояченица - [2]

* * *

Из дома вышла молодая женщина с бледным лицом, в спортивных трикотажных брюках, обтягивающих полные бедра. Фигурой она чем-то напоминала только что вылепленный, ещё мягкий глиняный кувшин.

Женщина поправила нечесаную копну темных волос, мельком глянула на дверь соседнего подъезда, у которой стояла зеленая машина с хищной мордой и подбитым глазом, по старой привычке автоматически сложила в уме цифры номера и поспешила к кольцевому троллейбусу. Что будет делать дальше, она пока ещё не знала. У неё было одно стремление: укрыться куда-нибудь подальше от преследования, от кошмара, сопровождавшего её, от странных и страшных событий, наступавших ей на пятки с момента освобождения.

Её звали Анна. Анна Даниловна Арбузова.

Анна пристально глядела на солнце, бившее через стекло. Вскоре в глазах запылали разноцветные пятна, но так ей было легче стирать из памяти вид расплывающейся крови. Надолго не хватило. Пришлось зажмуриться. А когда зрение вновь вернулось, она обнаружила, что находится на Садово-Каретной, выскочила из троллейбуса и кинулась к ближнему телефону-автомату. Давний способ звонить без монетки сработал и на этот раз.

Из прошлого у неё остались только дети, которые были теперь неизвестно где, и Алексей. Остальная родня... Об этом даже вспоминать не хотелось...

К телефону Алексей подошел сразу, чуть помолчал, узнав её голос. Анна, воспользовавшись паузой, сказала, что ждет его в "Эрмитаже". Не дожидаясь ответа, повесила трубку и вышла из автомата.

"Самое печальное на свете - это знать, что люди не любят тебя. Не найдешь безумца, который пожелал бы себе такую судьбу. А между тем согласно естественному ходу вещей и в придворной среде, и в родной семье одних любят, других не любят... Как это жестоко!", - подсказала память слова Сэй-Сёнагон, жившей десять веков назад. "Записки у изголовья" - были любимой тюремной книжкой, зачитанной до дыр под листающим пальцем.

Самый старый московский каштаново-вишнёвый Сад был любимым местом игр... Сколько лазеек знали они с сестрой в его решетчатом заборе! Когда они прогуливали уроки, или удирали от нудных домашних занятий музыкой, ни один замок на высоких деревянных воротах не мог уберечь Эрмитаж от нашествия юных посетительниц с вечно драными коленками.

Деревянная изба-читальня, работавшая только летом, павильон для игр, где мужики с азартом курортников из санатория стучали в шахматы или забивали "козла", собаки, мамаши с колясочками, дамы-бабушки с ходячими и ползающими карапузами из углового дома, откуда они все были родом. Малыши воображали друг перед другом уникальными песочными наборами или машинками в единственном экземпляре (каждую привозил какой-нибудь родитель или радетель с гастролей), женщины и дамы старались перещеголять друг друга уникальными импортными нарядами.

А замечательное место для военных игр - обследованный вдоль и поперек деревянный театр с драконами, львами, грифонами и прочими мифологическими жителями!

А кино по воскресеньям в старинном здании с белыми колоннами! А восторг, который вызвало событие, запомнившееся на все подростковые годы: два никогда не работавших фонтана вдруг были вычищены и наполнили хрустальным водяным счастьем сердца обитателей Сада. Потом вход в Сад сделали платным - десять копеек. Деньги собирались на реконструкцию, которая и началась очень скоро. Если бы Анна не была так потрясена "радушием", с которым её встретила свобода, и если бы ноги не привели её сюда автоматически, она могла бы запросто не узнать в этом пустынном заасфальтированном вылизанном отутюженном каменном мешке со скамейками "а ля Чехов" свой "Эрмитаж"...

Надо было проверить содержимое кожаного бумажника, который принадлежал убитому Колу.

Там оказались несколько визиток, и приличная пачка денег.

- Не боишься, что тебя ограбят?

Анна вскинулась на говорившего. Перед ней стоял Алексей...

* * *

Между ними всегда существовала странная связь. Алексей был моложе Аниной сестры на пять лет, поэтому Люба никогда не относилась к нему достаточно серьезно, хотя у него за плечами был Афган. Они поначалу были сильно влюблены друг в друга, а потом, как это бывало всегда, она поостыла. Ему с трудом удалось уговорить Любу выйти за него замуж - появившемуся на свет сыну надо было давать фамилию. Жизнь у них не складывалась. Любе нравились шумные компании, она обожала ходить по гостям и "блистать во всей красе". Алексея же всегда очень крепко держал дом, где он мог бы заниматься любимым профессиональным делом. Люба не воспринимала его страсти к рисованию, поощряя лишь то, что он может сделать своими руками "полезного": например, красиво выложить паркет, сделать резные наличники на даче, укрепить и отреставрировать мебель.

С Аней - ровесницей - ему было гораздо легче общаться. Да и Борис давал свояку возможность реализовать талант: он несколько раз брал его художником в археологические экспедиции, где сам проводил по нескольку месяцев в году. К ним - Ане с Борисом - можно было прийти в любое время и, несмотря на вечную шумную детскую возню, заняться чем-нибудь для души. Кроме того, ему очень льстило внимание детей, особенно среднего Юрки. Тот мог на протяжении часа стоять за спиной у рисующего Алексея и лишь изредка напоминать о себе тихим шмыганьем носа.