Своя Беда не тянет - [9]

То, что я услышал, мне не понравилось настолько, что расхотелось и пить и есть.

— Дрозд в сарае — это ты? — спросил Женька.

Я кивнул. Хоть я и стал официально Глебом Сазоновым, погоняло Дрозд, данное мне детками, когда я был Петром Дроздовым, приклеилось ко мне намертво.

— Будем знакомы, — тоже кивнул Женька и посмотрел на меня, странно вывернув шею, как косые люди рассматривают иногда вблизи предмет. Я не сразу понял, что он так смотрит на меня, потому что левый глаз у него не открывался вообще, превратившись в синюю сливу, а правый он все-таки раздирал в узкую щель.

Женька вилкой подцепил размокшую сушку и закинул ее в несимметрично открывшийся рот. Я отвел глаза и не стал смотреть, как беззубый Возлюбленный справляется с размоченной сушкой. Кстати, для беззубого человека он на удивление чисто говорил — не шепелявил, чудом выговаривая все буквы, не коверкал слова.

Я отвел глаза и задумался. Мне было о чем подумать. Из рассказа Женьки следовало, что на него напали и избили подростки. Подростков было человек восемь, и на рукавах у них были белые повязки с черным крестом. Одного из них звали Игорь, и у этого Игоря было огнестрельное оружие. Подростки не рискнули преследовать Женьку на территории школы, потому что знали, что «Дрозд в сарае, он от своей бабы свалил». Значит, подростки эти учились в моей школе. Или, по крайней мере, некоторые из них.

* * *

Неделю назад, когда в городе начались первые толчки, в школу пришла Ритка Грачевская, инспектор по делам несовершеннолетних, курировавшая нашу школу. Всегда подтянутая и веселая, Ритка была встревожена, не накрашена, и чем-то сильно расстроена. Она была в форме капитана милиции, хотя редко ходила в погонах, предпочитая узкие брючки и свитера.

— Слышь, Петь, — начала она.

— Глеб, — поправил я, не собираясь мириться с не своим именем.

— Глеб, — кивнула Ритка. — Пойдем в учительскую, поговорить надо.

Мы устроились в учительской, Ритка в дерматиновом кресле, я — верхом на стуле, спинкой подперев подбородок. Я никогда не видел Ритку в таком виде, поэтому приготовился к тому, что не услышу ничего хорошего.

— Петь, тьфу, Глеб, тут такая история, вся инспекция на ушах стоит! У нас, конечно, план на группировки, и в некотором смысле для нас это подарок для галочки, но такое…!

— Какой Галочки? — испугался я. — Скинуться что ли надо?

— Галочка, Глеб, тьфу, Петь, это отметка в отчетности, усек? Понимаешь, — Ритка достала из кармана кителя пачку дешевых сигарет и спросила:

— Можно?

— Кури, — кивнул я и открыл фрамугу, впустив в комнату поток морозного воздуха.

— Понимаешь, как это ни несуразно звучит, у нас в инспекции существует план, его спускают сверху, и зачастую, чтобы поставить галочку о проделанной работе, на какие только ухищрения не приходится идти! Наши иногда писающего пацана в кустах ловят и тащат на учет ставить, для галочки. Но самое ужасное, это план по группировкам. Где взять преступные группировки подростков для галочки, если их нет? Вот мы их и выдумываем, чтобы наверх отчетность отправить. Иногда до смешного доходит. Идешь на дискотеку дежурить, смотришь, ага, Вася Пупкин поздоровался за руку с Ваней Попкиным — ура, группировка! Парням потом в армию идти, в институт поступать, их любой по компьютеру пробьет — бац! — член преступной группировки. Мы-то, инспектора, знаем, что это фигня полная, но для других — член! Короче, кроме придуманных, не было у нас группировок, хоть тресни! До недавнего времени. И вот неделю назад в городе началось такое! Слышал про Андрея Хабарова?

Я кивнул. Слышал я про Андрея Хабарова, жуткая история. Он учился в соседней шестой гимназии, в одиннадцатом «а». Недели две назад город облетела новость, которая повергла в шок не только взрослое население, но и самых невпечатлительных деток. Хабаров пригласил свой класс на загородную дачу родителей, чтобы отпраздновать день рождения. Поздно вечером подвыпившие подростки возвращались в город и пошли на электричку. Хабаров со своей девчонкой решили не подниматься на мост вместе со всеми, а пошли через пути. Встали на рельсах, чтобы пропустить встречную электричку и не заметили, что сзади идет товарняк. Машинист товарняка сигналил отчаянно, но парень, решив, что гудит электричка, оттащил девчонку назад, под колеса товарняка. Машинист предпринял экстренное торможение, но было уже поздно. В последний момент Андрей понял, что происходит, и буквально выкинул девчонку из-под поезда. Она осталась жива, Хабаров погиб. Все это видели его одноклассники с моста, и они поделились на тех, кто забился в истерике, и тех, кто буквально отскребал Андрея от поезда. Трагедия эта потрясла весь город и почему-то обросла такими подробностями, которые превратили Андрея в безусловного, стопроцентного героя, пожертвовавшего собой ради любимой девушки.

— Так вот, — продолжила Ритка, — спустя несколько дней, после того, как шестая гимназия отрыдала на похоронах Хабарова, в городе стали твориться странные вещи. Вечером, когда стемнеет, на улицах появляются группы подростков с белыми повязками на рукавах, на которых нарисован черный крест. Они нападают на людей с криками: «Ты, гад гнилой, живой, и, падла, землю топчешь, а Андрюха, молодой, здоровый, в земле гниет, червей кормит!» И нападают они, главное, только или на пожилых, подвыпивших, с виду бомжеватых людей, или хромых, увечных… Двое из них уже умерли в больницах от побоев, успев перед смертью рассказать, кто их избил, но описать никого не смогли: темно было, подростки все на одно лицо, в черных, надвинутых на глаза шапочках…