Свой человек на небесах - [73]

Тем временем настал 1945 год. В ту пору епископом у нас был Владыка Леонид, из вдовых священников, тоже в свое время в лагерях за веру отсидевший. При нем в области вроде как «оттепель» началась в отношении православных. Верите ли, одно время на праздник Крещения Господня народ во главе с Владыкой на реку ходил — там устраивали прорубь, иордань она называлась, и воду освящали. Правда, вскоре те крестные ходы запретили… Тогда же в области закрытые храмы снова открывать стали, а Владыка Леонид туда священников ставил. А в самом Михайловске Преображенский храм верующим вернули — прежде там склад был. Вдобавок настоятель Успенской церкви, бывший обновленец, принес покаяние Владыке Леониду… так что, можно сказать, на два храма в Михайловске стало больше. Тогда-то епископ Леонид и назначил отца священником в Успенскую церковь. Как же он этому радовался! Помню, заплакал даже, а прежде никогда мы не видели, чтобы он плакал… Жаль, мама не дожила до тех счастливых времен: она за пять лет до того от туберкулеза умерла. Ведь сколько ей, бедной, вынести пришлось! И когда она отца из лагеря ждала, и когда нас троих в одиночку поднимала. И в Михайловске, где мы в холодном бараке жили, и там, кроме нас, еще два десятка семей ютилось… а ведь она ни разу не пожаловалась, не посетовала: доколе, мол, терпеть? Только как брата Андрея на войне убили, угасать стала и вскоре умерла.

…В Успенском храме отец пятнадцать лет прослужил. Из них тринадцать лет был настоятелем. Вот, видите (он пролистал несколько страниц альбома и показал Нине фотографию отца Николая в рясе, с блестящим крестом на груди), каким он был тогда. А вот здесь (видите!) он на Пасхальной службе вместе с Владыкой Леонидом. Он отца очень уважал, и всегда другим священникам в пример ставил. При нем отец получил все церковные награды. И прихожане отца любили, и всегда верили, что он честен. Еще бы им его не любить! Он ведь с каждым человеком мог общий язык найти. С простыми людьми пошутить любил, вспоминал всякие забавные случаи из деревенской жизни — рассказчик он был отменный. С образованными да учеными тоже мог на любую тему поговорить — дивились они его знаниям. Кстати, видите эти книги? Большинство из них — отцовские. И Диккенс, и Куприн, и Пушкин, и даже медицинская энциклопедия. А сколько журналов он выписывал! От «Огонька» до «Знание — сила». Неудивительно, что кругозор у него был необычайно широким. И это удивляло людей, привыкших думать, что все священники — невежды и мракобесы. Один врач, знавший отца, мне о нем так рассказывал:

— Не думал я, что Ваш отец так много знает. А как поговорил с ним, понял: куда мне до него! Это мне впору у него учиться.

Так же и мой командир о нем говорил. А поначалу, когда я еще только-только в армию пришел, он требовал, чтобы я от отца отрекся. Пока сам с ним не встретился. Встретились врагами, а расстались друзьями: командир потом к моему отцу не раз приезжал: поговорить о рыбалке, об охоте, о книгах и просто «за жизнь». Правда, приезжал тайно: в те времена за подобные визиты да знакомства по головке не гладили — наказать могли. Ведь статья антисоветчика, за которую мой отец в лагерь попал, на нем всю жизнь висела. Лишь в 1989 году его наконец-то реабилитировали. Только отца моего к тому времени уже почти четверть века как не было на свете…

— А правда ли, что ему Божия Матерь являлась? — задала Нина Сергеевна давно вертевшийся у нее на языке вопрос.

— Не знаю, коллега, — ответил Владимир Николаевич. — Но киот на икону Божией Матери он и впрямь заказал. Это я хорошо помню. Потому что как раз в ту пору в отец устроил в Успенском храме ремонт. Точнее, тогда он заказал несколько киотов одному местному мастеру. Зайдете в Успенский храм — сами увидите. А вот почему он это сделал — врать не буду, он нам этого никогда не рассказывал. Но одно могу сказать точно — молился мой отец много и подолгу. Придет, бывало, из церкви (мы тогда жили на улице Больничной), выпьет стакан горячего чаю — и к себе в комнату. Мы тогда старались вести себя тихо, потому что знали — он молится. Где-то через час он выходил, и тогда мы всей семьей садились обедать. Это я хорошо помню. И нас он учил молиться как можно чаще, и на все праздники в храм ходить. А ведь тогда на Рождество и на Пасху возле храмов «комсомольские патрули» дежурили, с красными повязками на рукаве. Увидят, что парень или девушка в церковь идут, остановят и давай спрашивать: «Как фамилия, где работаешь?» Да и в будние дни в церкви такие люди стояли — правда, без повязок, а тоже смотрели-примечали, кто туда вошел. Так что не всякий человек в ту пору осмеливался в храм зайти. И все равно на праздники в церквях было полно народу. Особенно на Пасху. За два часа до Богослужения храм уже был полон. Со всех концов города приезжали, и с окрестных деревень, и с соседних островов… Так же и на Рождество было. Между прочим, чтобы тем прихожанам, которые жили за городом, легче было в храм добраться и потом домой вернуться, мой отец попросил у Владыки Леонида благословения делить Рождественскую службу на две части, и одну из них совершать вечером, а Литургию служить как обычно, в девять утра. Как они стали служить после того, как отца за штат отправили — не знаю. Мы ни на кого зла не держим…