Свой человек на небесах - [49]

От волнения Нина Сергеевна даже забыла повесить трубку. Так вот почему ей не удалось купить тур в Израиль! На это не было воли Божией. Вместо этого Господь устроил так, что она поедет на Лихостров и будет помогать отцу Олегу воцерковлять местных жителей. А когда при тамошнем храме возникнет монашеская община, станет ее старшей сестрой. Разумеется, к этому времени она примет постриг. Надо сказать, что втайне Нина Сергеевна уже давно мечтала об этом. Ведь куда лучше быть не просто одинокой незамужней женщиной, а инокиней, невестой Христовой. Интересно, какое имя она получит, когда ее будут постригать в монахини? Надежда? Нимфодора? Неонилла? Нунехия? Ведь чаще всего человеку, принимающему монашество, дают имя на ту же букву, с какой начинается и его мирское имя… Из любопытства Нина даже раскрыла церковный календарь и просмотрела все женские имена, начинающиеся на букву «Н». Больше всего ей понравилось имя «Нонна». Оно звучало кратко и величественно. Вдобавок, и его значение: «посвященная Богу» пришлось Нине по душе. Что ж, если Господу угодно призвать ее на служение Себе, да будет так. С этими мыслями Нина заснула. И во сне увидела себя величественной старицей в монашеской одежде, с игуменским крестом на груди, окруженной сонмом сестер, чутко внимающих ее мудрым речам. Какой же это был замечательный сон!

* * *

Правда, следующее утро началось с искушения: разоспавшаяся по случаю отпуска Нина Сергеевна проснулась, когда на часах была половина восьмого. Однако она все-таки успела домчаться на такси до городской пристани, где ее уже поджидал отец Олег. Нина заметила его издалека — по черному подряснику, в который был одет молодой священник. Потому что, в отличие от старых батюшек, которые со времен «воинствующего атеизма» привыкли соблюдать приемы конспирации, так что, выходя из храма, надевали светскую одежду и прикрывали нижнюю часть лица воротником пальто, чтобы не было видно бороды, отец Олег, ничтоже сумняся, ходил по улицам в подряснике и черной бархатной скуфейке. Ибо считал, что, как священник, он обязан открыто исповедовать свою веру безбожному миру.

Несмотря на ранний час, на пристани толпился народ. Ведь добраться от города до Лихострова можно было лишь дважды в сутки: в восемь утра и в шесть вечера. А единственным транспортным средством, связывавшим город и остров, был старый-престарый, еще дореволюционный, буксирный пароход «Лебедь», который местные острословы переименовали в «Лапоть». По местным преданиям, во оны времена это суденышко принадлежало купцам Баклановым, бойко торговавшим на Лихострове и на близлежащих островах водкой и пивом и сколотившим на этом свои капиталы. Разумеется, те времена, равно и сами Баклановы, давно уже канули в Лету. Зато «Лебедь», как и сто лет назад, продолжал курсировать между Н-ском и Лихостровом, перевозя туда-сюда людей и грузы. И пережив не только своих прежних хозяев, но и множество пароходов и пароходиков, построенных в советские времена и превосходивших его по скорости и удобству, тем самым подтверждая известную поговорку: «много нового, да мало хорошего»…

…Несмотря на то, что от пристани до Лихострова было, что называется, рукой подать, ветхому и тихоходному «Лебедю» потребовалось около получаса, чтобы преодолеть узкую полоску реки между городом и островом. Впрочем, за это время отец Олег успел рассказать Нине о том, что до революции на Лихострове был деревянный храм, освященный в честь пророка Божия Илии. По преданию, в начале XVIII века его посещал сам император Петр Первый, когда бывал в Н-ске. И даже читал там Апостол во время Литургии. Рассказы и россказни о визите царя-реформатора на Лихостров составляли основную часть местных преданий. Другая, несколько меньшая, относилась уже ко второй половине XIX века. Героями этих преданий являлись лихостровские купцы Баклановы, известные своими несметными богатствами и безудержными кутежами, в которых они и промотали все свои неправедно нажитые денежки… Правда, существовало еще одно предание, не относившееся, так сказать, ни к петровским, ни к баклановским временам. А именно — о проклятии, якобы наложенном на жителей Лихострова последним тамошним священником, отцом Матфеем, которого в 1921 году арестовали прямо в храме, не дав ему закончить Литургию. Будто бы, когда чекисты выволакивали батюшку из алтаря, он крикнул: «Господь вас накажет за это! Все заживо сгорите!» Впрочем, в ту пору никто не придал его словам значения. Священника арестовали, храм закрыли, и Господь отнюдь не воспрепятствовал этому. Однако вскоре превращенная в клуб Ильинская церковь сгорела дотла от удара молнии. А с ней — и половина домов на острове. Вот тогда-то лихостровцы и вспомнили о проклятии отца Матфея. Тем более что с тех самых пор на острове каждый год случаются пожары. Правда, лишь теперь, спустя почти восемьдесят лет после ареста и гибели о. Матфея, до лихостровцев дошло, что это — Божия кара за вероотступничество, и они надумали обратиться ко Господу с покаянием. Впрочем, как говорится, лучше поздно, чем никогда…

Пока отец Олег рассказывал сие «печальное преданье старины», Нина Сергеевна смотрела вдаль на серые дома островитян, полускрытые в темной зелени густых тополей, на пустынную полоску песка у самой воды… Лихостров имел весьма унылый вид. Впрочем, именно так и подобало выглядеть проклятому месту. Единственным светлым пятном на фоне общей серости и беспросветности было некое деревянное здание, стоявшее на берегу. Оно было выкрашено в ярко-голубой цвет и увешано разноцветными треугольными флажками. Эти флажки, так же как и поблескивающий на крыше флюгер в виде кораблика, придавали зданию особенно нарядный вид. На здании виднелась какая-то вывеска… Вот уже стали хорошо видны большие ярко-красные буквы: «Пристань». Нина Сергеевна опешила: неужели это и впрямь местная пристань? Тогда почему же перед ней нет причала?.. Но тут…