Своей дорогой - [15]

Ударение, которое он сделал на слове «нервными», рассердило его собеседницу; она вспыльчиво ответила:

— Мне кажется, вам нечего опасаться за свой авторитет, порукой в его неприкосновенности служит ваш «деликатный» способ заставлять себя повиноваться.

— Пожалуй, но ведь с некоторыми пациентами деликатностью ничего не добьешься, — хладнокровно ответил Гагенбах. — Однако, перейдем к делу. Вы знаете моего племянника, приехавшего в Оденсберг три недели тому назад?

— Сына вашего брата? Конечно, знаю. Кажется, он потерял родителей?

— Да, он остался круглым сиротой; я его опекун и вообще должен взять на себя заботу о его будущем, ведь его родители не оставили ему ни гроша. Очевидно, они полагали, что мне, как одинокому человеку и старому холостяку, может понадобиться наследник. Гимназию Дагоберт закончил, экзамен на аттестат зрелости сдал, хотя и с грехом пополам, потому что особенно светлым умом он никак не может похвастать. От продолжительного сидения в комнате без свежего воздуха и усиленного «зубрения» у него совсем жалкий, болезненный вид. Представьте, у него уже расстроены нервы, по крайней мере, он воображает, что они у него расстроены; придется мне лечить его. Уж я подтяну ему нервы!

— Будем надеяться, что молодой человек выдержит курс вашего лечения, — резко сказала Леони. — Вы любите сильные средства, доктор!

— Там, где они уместны, действительно, люблю. Впрочем, я не собираюсь сживать со свету своего племянника, как вы, кажется, предполагаете. Лето он проведет здесь, чтобы поправиться перед поступлением в высшую школу. Но если мальчишке совсем нечего будет делать, ему в голову полезут всякие глупости, а потому я хочу, чтобы он хоть немного занялся иностранными языками; латинским и греческим его уже напичкали, а вот что касается английского и французского — здесь он очень слаб. Я и хотел спросить вас, не будете ли вы так добры взять на себя труд помочь ему в этом. Ведь вы прекрасно говорите на обоих языках.

— Если господин Дернбург ничего не будет иметь против.

— Он согласен, я только что говорил с ним об этом. Весь вопрос в том, захотите ли вы. Я знаю, что я у вас не особенно в милости…

— Полноте, доктор, — холодно перебила его Леони, — я очень рада случаю отблагодарить вас за медицинскую помощь, которую вы несколько раз мне оказывали.

— Во время «нервных припадков». Ну, в таком случае наше дело улажено. Дагоберт! Мальчик! Где ты там застрял? Иди сюда!

Это громкое приказание по-настоящему испугало Леони; она недовольно заметила:

— Вы третируете молодого человека, как школьника.

— Неужели я должен соблюдать какие-то церемонии с мальчишкой? Ему и без того очень нравится разыгрывать роль важного барина, а сам он краснеет, как пион, и запинается, как только заговорит с чужим человеком. Вот и ты наконец, Дагоберт! Фрейлейн так добра, что согласна принять тебя в ученики. Благодари!

Дагоберт снова необыкновенно низко и почтительно поклонился, покраснел и начал:

— Я очень благодарен вам, фрейлейн. Я чрезвычайно рад. Я не могу даже выразить, до какой степени я рад.

Тут он окончательно спутался, но Леони решила ему помочь, ласково сказав:

— Я не строгая учительница, и, надеюсь, мы с вами будем друзьями, господин Гагенбах.

— Зовите его просто Дагобертом, раз уж ему дали такое диковинное имя, — бесцеремонно перебил ее доктор. — По справедливости мальчика следовало назвать Петром, так зовут меня, а я его крестный отец; но моей невестушке это имя показалось недостаточно поэтичным, вот она и придумала. Дагоберт Гагенбах! Язык сломаешь, прежде чем выговоришь!

— В данном случае ваша невестка была, несомненно, права: имя Петр грешит не только против поэзии.

— Какую же еще погрешность вы в нем находите? — раздраженно спросил доктор, выпрямляясь и становясь в боевую позицию, — Петр — прекрасное, прославленное библейское имя! Мне казалось, что апостола Петра все считают вполне достойным человеком!

— Ну, с апостолом Петром у вас не много общего, — заметила Леони. — Итак, господин Дагоберт, завтра после полудня я жду вас, чтобы назначить время уроков и составить предварительный план занятий.

Такое дружелюбное отношение приятно тронуло робкого Дагоберта, и он еще усерднее принялся уверять, что чрезвычайно рад; и это продолжалось до тех пор, пока, наконец, не вмешался дядя в высшей степени немилостивым тоном:

— Мы и так слишком долго задерживали фрейлейн; пойдем, Дагоберт, а то еще, пожалуй, попадем в непрошенные гости во время встречи приезжающих.

Сойдя с лестницы, племянник позволил себе сделать замечание:

— Фрейлейн Фридберг — чрезвычайно любезная дама!

— Зато нервозная и сумасбродка, — проворчал Гагенбах. — Терпеть не может имени Петр! Почему, спрашивается? Если бы твои почтенные родители окрестили тебя Петром, из тебя вышел бы совсем другой малый, а теперь ты — просто малокровная девушка, которую по ошибке назвали Дагобертом.

На террасе они встретились с Рунеком. Доктор сдержанно поклонился и хотел пройти мимо, но инженер остановил его:

— Я только что был у вас на квартире, доктор; один из моих рабочих по собственной неосторожности получил травму во время взрыва. Насколько я могу судить, рана не опасна, но врачебная помощь все-таки нужна; я привез его с собой и оставил в больнице на ваше попечение.