Свое и чужое время - [31]

— Патриа о муэрте! — воскликнул я с непоколебимой решимостью.

Бугор внимательно взглянул из далека своей бесстрастности и равнодушия мне в лицо и, видимо, прочитав в нем упрямство, стал обходить с другого боку, переходя на доверительный шепот.

— Ты сам знаешь, как я дорожу твоим мнением. В данном случае я говорю о новичке… Как он себя вел?

Я помедлил с ответом и, тоже переходя на дальний обход, вгляделся в соперника, позволяя своему лицу изобразить неопределенную улыбку, могущую означать и насмешку, и недоверие. Но, вскоре стерев с него все оттенки, чтоб дать место равно и свету и тени, сказал:

— С ним надо считаться! Это — личность! — И на всякий случай нащупал в кармане деньги, половина из коих предназначалась к отдаче, словно намекая на то, что подготовленная беседа слишком уж затянулась.

Уловив мое движение, бугор, поскольку позиция в ходе разговора не определилась, стал заметно нервничать, а потому оттягивать время.

— Завтра поедешь в Москву сдавать продукцию! — сказал он и, видя, что к приемлемому для него дележу я не подготовлен, добавил: — Там сообщишь ему, что мы закрываемся… А сам возвратишься! Демонтируем пресс, перенесем его в хутор… Есть там свободное помещение и под жилье, и под цех.

Такое теплое расположение бугра к моей особе конечно же должно было отозваться уступкой с моей стороны, но я не клюнул на эту удочку.

— Прекрасно! — отозвался я, удваивая ложь во спасение, но, чтобы не дать сопернику отклоняться и дальше, перешел к главному — дележу. Отсчитав со сноровкой карточного игрока половину всей суммы, вручил ее бугру, напоминая и о невозвращенном долге, исчислявшемся пятью лишь рублями, словно они и были причиной нашего разногласия, и подкрепляя напоминание случаем в городе Ярцеве, в хозяйственном магазине.

Быстро пересчитав полученное и не найдя ожидаемого порядка, бугор вопросительно замер.

— Ошибочка вышла, — сказал он, смягчая назревающее разногласие. — Сто семьдесят пять, помноженные на три… — продолжал он.

— Стоп! — не дав довершить умножения, пробормотал я скороговоркой: — Одна тысяча триста пятьдесят шесть рублей, поделенные на два, равняются… пятидесяти процентам, что суммарно будет выражаться в шестистах семидесяти восьми рублях… за минусом пятерки…

Определив четкую позицию, стало быть, целую пропасть, разделявшую нас, мы перешли в «штыковую» атаку, но, когда и она не дала ни одному из нас перевеса, вернулись за круглый стол переговоров и путем дипломатических ухищрений повели аргументированную беседу.

— Давай рассуждать так, — предложил я. — Ты платил нам пятьдесят процентов из трехсот пятидесяти, что и составляло в рублях сто семьдесят пять… Так, что ли?

— Совершенно точно! — согласился бугор, улавливая в моих аргументах изъян, но приберегая контрудар на потом.

— Таким образом, — продолжал я, — делаем акцент на пятидесяти процентах… Получается… — Я упрямо глядел прямо в глаза хозяину, давая ему призрачный шанс, за которым скрывалась хорошо продуманная уловка. — Что если раньше мы получали сто семьдесят пять за ездку…

— Совершенно точно, — дружелюбно перебил меня бугор, легко переступая порог моих логических выкладок. — То почему вы нынче решили увеличить эту сумму до двухсот двадцати шести рублей? На чем основывается такое требование?..

— На том, Никифорыч, — сказал я, окрыленный своим аргументом, — что раньше зарплата равнялась тремстам пятидесяти, а теперь, как сам видишь, четыремстам пятидесяти двум…

— Но… — возразил бугор. — Ведь никогда вы такой суммы не получали…

— Совершенно точно, — сказал я, меняясь с ним ролью. — Но, скажем, если бы ты выписал нам по сто пятьдесят, смог бы выплатить прежнюю сумму?

Бугор встал. Я, переминаясь с ноги на ногу, продолжал стоять, а когда бугор загнал свою жадность вовнутрь до другого раза, вздохнул:

— Давай и впредь не тратить нервов на пустяки! Тебе хорошо известно, что помимо этих невзгод нам с лихвой хватает других!

Бугор сдался, но, сдаваясь, поставил условие:

— Пусть Серега рассчитается с Дусей и сам мне передаст…

Я, выскочив из «темницы», громко провозгласил:

— Ребята, баш — на баш!

Дальше механизм пошел раскручиваться быстрее. Сперва, чтоб не пропить больше, чем полагалось по уговору, потянулись «потрошиться» «воздушники», за ними двинулись остальные. Дошел черед и до дяди Вани — рискового человека, и началась закавыка.

Бугор требовал у подставного бугра воротить сполна всю сумму от тысячи, то есть триста пятьдесят шесть. Подставной не отдавал, требуя все сто процентов по положенному уговору.

Обижался на бугра и Гришка Распутин.

Дядя Ваня выскочил из «темницы», бросил всю сумму бугру под ноги и, хлопнув за собой дверью, пригрозил:

— Уйду к Равилю! Он цельный год меня уговаривает!

За ним, урезонивая, шел бугор со свертком в руках:

— Вань, я ж на этот раз выписал больше… Это же сверх того уговора…

— Все сто процентов! — бубнил дядя Ваня, обильно потея лицом. — Хватит, дыхнуть нам не даешь…

— Вань, возьми! — бугор всучил-таки сверток разобиженному дяде Ване. — Не кричи на всю округу! Люди кругом!

— Все одно уйду от тебя! — отвечал дядя Ваня, ощупывая взглядом сверток с деньгами. — Хватит с меня Сталинградской битвы…