Свободных мест нет - [28]

Евангелия. Дешевле, чем прежде на книжных «черных» рынках.

Расценки поминальных записок «за здравие» и «за упокой». Пятьдесят копеек и рубль. Интересно: за рубль лучше потянут? быстрей дойдет?

Вдруг поймала себя на том, как мгновенно срабатывает утилитарно-практический подход ко всему, срабатывает выработанная годами универсальная, всеспасающая защита: скепсис и ирония (но действительно ли спасающая?) Наверное, в этом мире всё должно быть по-другому. Наверное, и смысл этого мира заключается в очищении от подобных мыслей, в открытости души, а, значит, в освобождении от масок, гармонии с внешним миром. И дело это трудное и долгое. Наверное, это и называется: путь?

Сейчас в церковь повалили. Появилась альтернатива старой, вбиваемой вере, которая вдруг так невероятно быстро (официально) рухнула. У многих – обычное любопытство: поглазеть на чудные обряды, порой – желание и поиск новой веры, или – без «новой» – просто: веры хоть во что-нибудь.

Я подошла к окошечку киоска и спросила у служительницы, что хотела бы записать (куда? как?) родителей «за здравие».

– Они крещеные?

– Да.

– За пятьдесят копеек или за рубль?

– За рубль. – Почему-то было совестно отделаться подешевле.

Объяснив, как и что, служительница протянула мне чистый листок бумаги и карандаш. Я написала посередине крупно: «За здравие», и ниже: «Татьяны и Георгия».

Пока я примеривалась, писала, к окошечку образовалась очередь человек в шесть. Всех задерживала молодая пара: обсуждались вопросы венчания. Обслуживающая киоск терпеливо и подробно им объясняла. Очередь, как это ей и подобает, роптала. Сначала сдержанно: вздохами, шепотом.

Потом вслух. Я поймала себя на том, что мысленно с досадой произношу слово «черт» – привычное ругательство, но в церкви?!

Куда я спешу?!

Куда спешат эти люди?

Походя, между кухней и магазином забежать на минутку в храм, поставить свечечку, лобызнуть крест, записать кого «за здравие», кого «за упокой», торопливо пробежать от одной иконки к другой, впопыхах, уже пробегая, нащупать в кармане монетку и бросить нищему, – потому что попросил лично тебя, и уже невозможно не заметить (а ведь если нам в глаза смотреть и просить, мы совестливые, на чужую беду отзывчивые; тем более, если дело касается самого легкого – дать денег).

Из нашей жизни исчез обряд Посещения Храма. Нужно как-то учиться, приобщаться. Впрыгивать в поезд на ходу, если не приучены с детства.

Дождавшись, наконец, своей очереди, я подала записку с именами и три рубля, решив, что «каждый по рублю». Служительница, прочитав, (и помня меня!), спросила:

– А себя-то? Что же вы себя не записали?

– Да зачем… А что, можно и себя?

– Ну конечно. Как вше имя?

Не избалованная таким любезным обращением с собственной персоной со стороны всевозможных «служительниц» и «служащих» государственных учреждений, я поперхнулась:

– Ек… Екатерина.

И опять «сработало», но уже откровенно-издевательски: «Еще рубль вымогает».

– Ну во-от, – ласково проговорила служительница и вписала мое имя. – Цена-то всё равно одна: что дно имя, что несколько.

Она взяла из моих денег рубль, на остальные я купила две свечи. И еще она протянула мне что-то, завернутое в бумажку («Это что, бесплатно?»). Отойдя, я развернула сверточек: в нем лежал маленький, с пятак, высокий хлебец с крестом наверху. «Это, поди, просвирка, – догадалась я. – А что с ней делать? Съесть или поставить куда? Черствая-я».

Осталось поставить свечи. Куда? Вроде, на каждый случай имеется свой святой, я об этом читала. Кто нужен мне сейчас?

Побродив неприкаянно, спросила всё же у старушки.

– Они живые? – спросила божья старушка.

– Да! – испуганно воскликнула я, вдруг вспомнив сон.

– А любому тогда можешь поставить. Можешь Николаю Угоднику, можешь Богородице. А лучше вот Богородице поставь, милая.

– Сюда?

– Да-да, Богородице.

Свечи были зажжены и поставлены. Я смотрела на богородицу, которая в мое сознание вошла из произведений мировой культуры скорее как «Мадонна с младенцем».

Окинув прощальным взглядом внешние атрибуты этого еще чужого мне мира, но таинственного, манящего, открывать который мне еще предстоит, я вышла. Моя миссия была окончена.

На тропинке стояла нищенка. Я посчитала своим долгом дать ей «на пропитание». Нищенка видимо уже собралась уходить, а я своей инициативой застала ее врасплох: принимая монету, она смешалась и раскрыла «не тот» кулак. В ладони едва помещались плотные «колбаски» серебряных монет.

«Ого, здесь рублей десять, поди», – машинально подумалось мне. Я зарабатывала в день почти в два раза меньше.

Выйдя за ворота, я вдруг подумала, что, поставив свечи, надо было бы перекреститься хотя бы, молитву какую-нибудь прочитать. Сказать что-нибудь… ну… как это… «Господи Иисусе Христе…» Или нет, это Христу. «Пресвятая дева Мария… пречистыя… возрадуйся…» А дальше?

Больше ни слова не знала.

1991 г.