Свободных мест нет - [22]

– Афанасьич, – говорил Степан, – ведь ты ж начальник.

– Ну что ж, что начальник? Что же, мне даром всё достается, что ли?

Наконец, кое-как порешили, что проволоку и столбы на общую сторону и еще на одну Степанову достает Петр Афанасьевич, а цемент, тоже на обе стороны: общую и соседскую, и работа – будут Степана. И еще Степан после того, как себе сетку сплетет, даст станок Петру Афанасьевичу.

Вера, жена Петра Афанасьевича, узнав об этом, долго пилила мужа, что тот согласился на такой грабеж: столбы-то с проволокой стоят гораздо дороже, чем цемент. Но Петр Афанасьевич, не терпя никаких тяжб и склок, только отмахивался: «А, ну его». Но Вера этот «грабеж» всегда помнила и обиды копила, при случае напоминая о них мужу.

А обиды понемногу накапливались: то Лида, жена Степана, опять денег, взятых в долг, не отдает без напоминаний, то «вонь несусветная» от соседского поросенка, то «больно часто печку топят: сажа летит».

Славик, сын Веры и Петра Афанасьевича, с соседским Любком и вовсе разодрались после того, как тот оказался среди лазутчиков за их ранней анисовкой, еще с улицы привлекавшей прохожий.

– Попадись мне только на улице, жирный гад, морду изобью! – крикнул тогда Славик сбежавшему через забор Любку.

И тот старался не попадаться.

Другими, постоянными предметами раздора были: абрикос, что Вера вырастила из косточки и весь август стоял усыпанный оранжево-желтыми ароматными плодами, и груши, росшие слишком близко к Степанову двору. Вера злилась, что «половина урожая у них», а Степан ворчал, что деревья дают большую тень на его огород, засаженный картошкой и кормовой свеклой для поросенка.

Славику тоже ужасно не нравилось, что этот толстозадый Любко с вечно сопливой сестрой Мироськой так и пасутся под их деревьями, подбирая сочные груши. Он даже изобрел хитроумную палку с гвоздем на конце, которой стал таскать упавшие на соседский огород плоды, натыкая их на гвоздь.

Только Петра Афанасьевича, казалось, всё это не волновало. «А, хватит и нам», – отмахивался он и по-прежнему заводил разговоры со Степаном.

Зимой, когда делить было нечего, отношения, подпорченные за сезон сбора урожая, восстанавливались, и Вера снова выручала деньгами Лиду, та угощала вкусной стряпней, на которую была мастерица, а по весне делились друг с другом рассадой.

Но каждый год к концу лета всё повторялось сызнова.

По мере разрастания деревьев Степан, и без того вечно недовольный, вечно сердитый, вовсе мрачнел как грозовая туча, выдавая периодически глухие раскаты грома.

– Едят наши абрикосы и груши и еще недовольны, – возмущалась каждый раз Вера. – Тень им, видите ли, падает! Соки им из огорода тянут! Это вы из нас соки тянете, паразиты, нет на вас погибели!

Степан при встречах не здоровался. Если это случалось на улице, проходил мимо, отвернувшись.

– Больно-то мне нужно его здорованье, – кипятилась Вера и ругалась страшно: – Фашист! Тезево нажрал, скоро будет по коленкам биться, боров проклятый. Ни дна ему, ни покрышки. Вот послал господь соседушек…

Петр Афанасьевич первое время еще продолжал здороваться, но, не получая ответов, перестал. Года два соседи не разговаривали. Пары выпускались лишь в злобных шипениях Веры, не могущей равнодушно смотреть, как «этот разжиревший от своей картошки боров» трескает ее абрикосы, да в грозном рокотании Степана, обозревающего свою картошку в густой тени.

Петр Афанасьевич собирался покупать машину; нужен был гараж.

Так как человеком он был незлобливым, то, то ли случайно, то ли еще как, но они со Степаном разговорились. То несколькими словами через забор перебросятся, а то и вовсе остановятся побеседовать на полчасика-часик о политике, о текущих делах, о хозяйственных.

– Гордости в тебе нет! – опять возмущалась Вера. – Ну скажи, зачем он тебе нужен?

– Не нужен он мне. Так что ж теперь, всю жизнь, что ли, басурманами жить?

– Тряпка!

Гараж предполагалось строить на смежной стороне, и Петр Афанасьевич стал снова договариваться со Степаном об общей стене: тот собирался делать новую пристройку для свиней. Степан предложил свой кирпич от старого разобранного сарая, а за это Петр Афанасьевич даст Степану цемент и бетонные шпалы.

Когда гараж был построен, машина куплена и поставлена в гараж, Степану вдруг пришло в голову, что он зря отдал кирпич, что тут его «перешло», и стал требовать кирпич обратно.

– Как же я верну тебе кирпич? – удивлялся Петр Афанасьевич. – Не буду же я гараж разбирать.

Полгода Степан брюзжал о кирпиче, требуя его возврата. При встречах по-прежнему стал отворачиваться.

Наконец Петр Афанасьевич не выдержал и привез ему машину кирпича. Вера так и ахнула:

– Ты с ума сошел! Его-то кирпич был весь битый, одни половинки, из разобранного сарая, а твой новенький да еще целая машина!

– Пусть подавится этим кирпичом, – отмахнулся с досадой Петр Афанасьевич. – Еще подожжет гараж.

Отношений этот кирпич не наладил, Степан не здоровался. Вера не могла простить ему машину «целехонького» кирпича и при каждом удобном случае пилила мужа.

Ссора тяготила Петра Афанасьевича. При встречах со Степаном он выжидательно косился на него, не пойдет ли тот на примирение, но Степан проходил молча, отворотив голову.