Свободная охота - [70]

– Наша смерть будет лёгкой, – неожиданно обрадовался старик, радость его была неестественной, странной и страшной, кощунственной, но Пухначев не обратил на это внимания, – мы даже вздохнуть не успеем, как нас уже не будет. Мгновенная смерть!

Старик вновь взялся за рукоять взрывной машинки.

– Ох, – болезненно произнёс Пухначев и отёр рукою лицо. На Чернова он старался не глядеть. – Извините мою слабость.

– В первый раз всегда бывает так, – старик вытянул шею: нападавшие справились с дверью второго этажа, с грохотом ворвались в коридор. Ветхое зданьице задрожало.

Гулкую пустоту коридора прошила автоматная очередь.

– Сейчас и нас… – сказал Пухначев.

– Нас – пусть! Лишь бы провод не зацепили.

– Сейчас они начнут стрелять в потолок – точно до нас доберутся.

– Для этого им надо знать, в какой комнате мы находимся. Простреливать все комнаты подряд – патронов не хватит, – произнёс старик до обидного равнодушно, и Пухначева его тон покоробил – всё в Чернове атрофировалось, ничего не осталось, нервы пересохли, выварились, обратились в ничто – вообще нет нервов у старика… Чернов вздохнул и примерился к рукояти взрывной машинки.

Внизу раздалась ещё одна автоматная очередь, прошила пол коридора третьего этажа, шальная пуля, отрикошетив от металла, пробила стенку их номера, проткнула другую и ушла дальше. С потолка посыпалась пыль.

– Всё, почти нащупали, – сказал старик, – быстрее, чем я думал.

Он выжидал момент, гладил пальцами чёрную пластиковую рукоять чешской взрывной машинки, слушал стрельбу, топот людей, слушал самого себя, слушал Пухначева, сделавшегося безучастным ко всему, – и не отзывался пока ни на что, пальцы его мелко подрагивали, но это было не от того, что старик волновался или трусил, – это было от возраста… Обычная вещь.

Лицо его сделалось спокойным, отрешённым, на нём появилась печать причастности к вечному – наверное, эта печать появляется на лице всякого человека, готовящегося уйти в запределье, по ту сторону черты; похоже, что всё сейчас старику было уже чуждо – и серый ватный морок, повисший над городом, и мощный стук прикладов в дверь третьего этажа – стук этот раздавался уже совсем рядом, остро впивался в барабанные перепонки, встряхивал пол. Пухначев сидел неподвижно, в руке держал пистолет.

Как и когда он взялся за пистолет, старик не видел – пропустил этот момент.

– Ты прости меня, Игорь, – проговорил старик тихо, – если можешь, прости!

– И вы меня простите, Юрий Сергеевич, – поспокойневшим, выплакавшимся голосом произнес Пухначев, повернул к старику бледное круглое лицо. Давайте с вами попрощаемся!

– Давай, Игорь, – старик потянулся к Пухначеву, – как и положено по русскому обычаю.

Он обнял Пухначева, похлопал свободной рукой по его спине, потом неловко чмокнул в холодную припухшую щеку. Пухначев поцеловал старика в щетину, ощутил горький запах увядания, исходивший от его кожи, ему сделалось жалко Чернова, жалко самого себя, Пухначев не сдержался, плечи у него мягко, почти бескостно опустились, в горле возник теплый слёзный пузырь.

Коридор насквозь пробила тяжелая дымная струя. Вначале Пухначев увидел в приоткрытую дверь именно эту страшную струю – тёмную, вонючую, беспощадную, и лишь потом услышал грохот выстрелов, у него комком застыло, затвердело в груди дыхание, живот перехватило тугой железной петлей. Пухначев почувствовал, что его вот-вот вывернет наизнанку, притиснул к животу свободную ладонь и просипел:

– Всё, Юрий Сергеевич! Крутите машинку! – Пухначев до боли сжал веки, перед глазами у него засверкали искры – он ожидал секущего грохота, взрыва, после которого его с Черновым разнесёт на части – и ничего не будет, даже боли, – но взрыва не последовало – старик замешкался.

Пухначев открыл глаза, повернул голову. Старик не таясь стоял у окна и смотрел вниз, на их тихую мрачную улочку и так же не таясь вытирал руками глаза.

– Вы чего, вы чего? – забормотал Пухначев.

– Дай нож! – глухо попросил старик.

Пухначев провёл рукою по карману, где обычно находился нож, не нашел, вспомнил, что уже пользовался им, поискал глазами по комнате, увидел, что нож лежит там, куда его отбил старик – у стены.

– Ну! – потребовал старик нетерпеливо, протянул руку к Пухначеву.

Понимая, что происходит нечто невероятное, Пухначев больно сжал голову руками – мышцы онемели, кости атрофировались, обратились в камень, кровь скисла в творог, закупорила жилы, – надо было отрезветь, прийти в норму, потом на четвереньках подполз к стенке, взял нож.

И только сейчас понял, что в дверь больше не ломятся – было тихо, оцепенение, в котором он находился, сползло с него само собою, без постороннего вмешательства, Пухначеву сделалось покойно и легко, он теперь мог обходиться без всякой помощи извне, без старика, удивился этому превращению, подковылял к Чернову и молча протянул нож. Старик ещё раз вытер глаза и ловким движением перехватил провод – только оболочка скрипнула на лезвии.

– Всё! – сказал он и бросил на пол взрывную машинку.

Не веря происходящему, Пухначев глянул в окно и всхлипнул – он понял, почему старик вытирал пальцами глаза: маленькая гостиничка их была окружена советскими десантниками, одетыми в одинаковые защитные бушлаты с серыми цигейковыми воротниками, а налётчики стояли у стены, покорно подняв руки и смотрели на десантников, будто на духов, возникших из-под земли: вроде бы, только что никого не было, по улочке неспешно ползал серый, схожий с туманом морок, и вдруг из ничего, из воздуха, из морока бесшумно возникли шурави, материализовались и поставили правоверных к стенке. Впрочем, стрелять их шурави не будут, как не будут и разбираться – передадут афганцам.