Дори почувствовала, что ее сердце разрывается на части, когда ставила цветы в вазу на столе. Обняв себя руками, она расплакалась, все ее тело сотрясалось от рыданий.
Обессилев, она устремила взгляд на розы. Почему не маргаритки, колокольчики или гвоздики? Что угодно, только не эти кровавые розы. Скотт покупал ей медвежат и сексуальных медведей, кружки с рискованными надписями, открытки, которые вгоняли ее в краску. Он привез ей озорной сувенир — магнит на холодильник из Сиэтла, он покупал ей различные конфеты, сахарную вату, вегетарианские сосиски и аппетитные ребрышки.
Он дарил ей смешанные букеты цветов из супермаркетов и цветы в горшках от Кей-Марта. Но он никогда не посылал ей дюжину алых роз.
Красные розы. Такие формальные. Такие предсказуемые. Такие нехарактерные для их отношений, идущие вразрез со стилем их обычного общения.
Она смотрела на букет и думала: Красные розы! О Скотт, до чего мы дойдем! Как мы смогли перейти от наклеек для холодильника к кроваво-красным розам?
«Ребенок»?
Наблюдая за лицами ошеломленных членов семьи, Дори подумала, что объявление о грядущем рождении заставило их, словно попугаев, повторить произнесенное ею слово.
— «Ребенок?» Неужели это все, что вы, друзья, можете сказать? — спросила она. — Неужели никто не скажет: «Дори, что за замечательная новость!»?
Ее отец, в несвойственной ему манере, издал нечто нечленораздельное, не имеющее ничего общего со словами, и неловко поежился в своей качалке, на которой восседал словно на троне; лицо матери покраснело, как будто ей угрожал апоплексический удар. Ее рука лежала на горле, и она даже не пыталась говорить. Аделина сидела в плетеном кресле в позе модели, с отрешенным выражением красотки-конкурсантки, словно вся эта неприятная ситуация не имела к ней никакого отношения.
Сергей, добрый Сергей, выглядевший как типичный преуспевающий хирург, поднялся с тахты, подошел к Дори, обнял ее и спросил:
— Когда случится это грандиозное событие?
— В конце мая — начале июня, — сказала Дори, с благодарностью отвечая на его ласку.
Судья помедлил, уминая в трубке табак.
— Значит, это ускорит событие, не так ли? Так в каком месяце?
Дори бросила на него недоумевающий взгляд.
— Я не знаю, что ты имеешь в виду. Для таких вещей есть график.
Сергей нервно рассмеялся.
— Дори, он спрашивает о свадьбе. Когда тебя со Скоттом свяжут узы брака?
Дори предполагала, какой будет реакция, но не была готова к гробовому молчанию, особенно перед взрывом бомбы, которую она собиралась бросить. Ее щеки запылали, она облизнула губы и, откинув голову, произнесла:
— Мы со Скоттом не собираемся жениться.
Ее отец стукнул трубкой по пепельнице.
— Этот сукин сын Гатор!
Дори приготовилась ответить на унизительное замечание отца, когда ее мать выдохнула:
— Дори, как ты могла! Незаконнорожденный ребенок! Меня выгонят из гильдии музыкантов. — Она помедлила, оценивая ситуацию, и добавила: — Я не перенесу этого.
— Ты помогала организовать симфонический оркестр Таллахасси, мама. Ты — это целый институт. Они вряд ли исключат тебя из рядов струнных исполнителей за неблаговидное поведение твоей дочери. Особенно после скандала с этой виолончелисткой пару сезонов тому назад.
— Она играла в оркестре только один сезон, — парировала миссис Кэрол.
Дори была слишком заведена, чтобы сменить тему.
— По крайней мере я знаю, кто отец моего ребенка. Он был зачат в любви. Твоя маленькая протеже была настолько помешана на полицейских, что даже не знала, на кого из ночных дежурных показать пальцем.
— Дори! — произнесла ее мать.
— Довольно разговоров, юная леди, — проворчал судья. Затем, подумав, добавил: — Это, конечно, великая вещь — знать отца ребенка, когда этот негодяй не собирается жениться на тебе.
— Ты знаешь, как обстоят дела у нас со Скоттом!
— Папа! — Она повернулась к отцу, бросив сердитый взгляд.
— Ты беременна, — упрямо повторил он. — Я знал, что ничего хорошего не выйдет из твоих свиданий с этим чертовым Гатором.
Дори в отчаянии закатила глаза.
— Это не имеет ничего общего со смешным соперничеством двух колледжей. — Она устало выдохнула: — Тебе нравился Скотт, ты сам это признавал.
— Нравился, — проворчал судья. — Но это было, когда я думал, что он мужчина.
Аделина вскочила с кресла и сложила руки на груди, временно отказавшись от отрешенной холодности модели.
— Я только надеюсь, что комитет по стипендиям не узнает про это.
Дори повернулась к Сергею с вызывающей усмешкой.
— Ну, старший брат, а как насчет тебя? Что ты можешь сказать по поводу грядущего благословенного события?
Не найдя слов, он успокаивающим тоном произнес ее имя.
Дори переводила взгляд с покрасневшего от гнева лица отца на оскорбленную мину матери, с искаженного праведным гневом лица сестры на Сергея, единственного симпатизирующего ей.
— Мне нужен свежий воздух, — выпалила она и выскочила на крытое крыльцо.