Свобода выбора фатальна - [2]

Он потушил сигарету с шальной мыслью, мол, даже в студенческие и аспирантские годы не затягивался жадно утра, даже со смертью жены не зацепился, как утопающий за соломинку, ни за алкоголь, ни за курево – зная, благодаря своему дару «нюха», как легко может наступить пресыщение и даже отвращение. Он зацепился только за тонкую спасительную соломинку бесшабашного изобретательства, программирования и математического моделирования сложных физических и технологических объектов обозримой или далёкой научной перспективы, да и написание никому не нужных стихов «для души» в своих бесконечных раздумьях, численных экспериментах и командировках. А здесь ишь ты, подсказка чернокрылого супостата вырубила мысленно напрочь, и дымить заставила. «Свобода выбора фатальна» – и точка.

Так ведь подсказал не кто-нибудь, а сам ночной печальный Демон, дух изгнанья – зачем, почему именно сейчас, почему в слезах? Не над своей же судьбой он плакал? Если над моей судьбой плакал, то почему так горько и безутешно? Неужели и впрямь, вообще, свобода выбора есть, и всегда фатальна свобода выбора, в частности достойны только безутешного плача? Может н не прав со свободой выбора или прав только наполовину, на четверть с этой чертовой фатальной свободой выбора? А если бы ночной гость взял бы, да рассмеялся и захохотал над тобой, тебе было бы легче? Конечно, нет, еще было бы тоскливей и безнадежней – хоть хохочи, хоть плачь. Даже обидней и противней, когда над тобой, над твоей судьбой Демон хохочет, ржет, как сивый мерин. А он тихо и безутешно плакал, и глаза его были мокрые от горьких слез. Есть ли он, вообще, в природе этот печальный чернокрылый Демон или это только порождение воображения юного гениального поэта, погибшего от выстрела бездарного Мартынова? Ведь поэт писал своего Демона чуть ли не всю жизнь, с младых ногтей до последней дуэли – зачем, вот в чем вопрос? Неужели легче жить с Демоном в душе, не отпускающим, мучающим? Вдруг он и к Лермонтову присаживался ночью к изголовью и говорил: «Свобода выбора фатальна», может, другие печальные афоризмы извлекал из своей головы? Возможно, тоже плакал Демон над судьбой поэта, когда тот еще и не представлял себя поэтом со своей стезей удивительной и трагической одновременно?

Он вспомнил, что удивительный поэт от Господа Михаил Юрьевич Лермонтов так и не опубликовал свою многострадальную поэму при жизни, писал и переписывал строки о Демоне всю жизнь, с четырнадцатилетнего возраста буквально до самой гибели на дуэли, причем до конца жизни испытывал явную неудовлетворенность своей поэмой. Если бы не ранняя гибель в неполные двадцать семь лет, он бы снова и снова возвращался к текстам детства и юности – только вот на чем бы он остановился? Вряд ли, первое полное издание поэмы, осуществленное в Германии, в Карлсруэ доброхотами, по «придворному списку» (когда с последним рукописным вариантом поэмы по совету Жуковского захотел ознакомиться наследник царя), через пятнадцать лет после его гибели на дуэли обрадовало бы Лермонтова?

Он открыл страницу книги со строками поэта, подчеркнутыми его рукой в далекой поэтической и спортивной юности, и заново выделенными им же своей кровью в день похорон жены, после траурных многолюдных поминок: «Я был отвергнут, как эдем, мир для меня стал глух и нем. По вольной прихоти теченья так поврежденная ладья без парусов и без руля, плывет не зная назначенья. Так ранней утренней порой отрывок тучи громовой, в лазурной вышине чернея, один, нигде пристать не смея, летит без цели и следа, Бог весть, откуда и куда!»

Помяв в руках свою незажженную сигару, понюхав её и демонстративно придавив её о декоративное блюдечко – явно созданное не для забав курящих, он подправил с жестокой ноткой в защемившем от боли сердце строки поэта: «Один, нигде пристать не смея, лечу без цели и следа, Бог весть откуда и куда». Задумался, закрыв глаза, и спросил самого себя: «Лететь без цели и следа? Дудки! Даже если свобода выбора фатальна – как же без свободы, как же без выбора, как же без любви?»

Ведь всего через несколько дней он должен был решиться, вопреки всем мыслимым и немыслимым обстоятельствам, на отъезд, на побег вдвоем к чёрту на куличики – как же без свободы, как же без выбора, как же без любви, пусть даже свобода выбора фатальна?..

Глава 2

В один из погожих сентябрьских дней они, обрученная со своим женихом (и недавно давшая жениху решительный отказ с разрывом помолки) аспирантка двадцати пяти лет от роду и 45-летний вдовец-профессор, тайно и хитроумно, как опытные и матёрые заговорщики, отъезжали вечерним поездом с Курского вокзала в Крым. Он ужасно боялся навлечь неприятности на её дом в это чудное время «бабьего лета», и меньше всего думал о разных напастях для своего печального, с двумя детьми-сиротами дома, рядом с его местом работы завлабом в академическом институте. Об их бурно разгоравшемся трехмесячном романе не должна была знать ни одна живая душа из их близкого окружения, потому их отъезд не только в одном поезде, но и в одном купе был засекречен донельзя.

О подвижках с оформлением билетов он извещал ее трогательными сообщениями – эсэмэсками – по смартфону. Будучи в перерывах между рабочими командировками в Москве, ему пришлось постараться заранее выкупить все четыре места в обычном купе (ибо в спальном вагоне свободных купе е было), чтобы им довелось провести сутки комфортом вдвоем. Чтобы пойти на «настоящую ночь» неожиданного путешествия, ей пришлось согласиться с выполнением его инструкций. Что говорить своей строгой матери и даже ее ревнивому «отставленному» жениху, если тот неожиданно объявится чертиком из табакерки, по поводу ее скоропалительного отъезда на конференцию по системам автоматизированного проектирования и искусственного интеллекта, как решительно действовать в обход всех возникающих барьеров?