Свобода в изгнании. Автобиография Его Святейшества Далай Ламы Тибета - [12]

Довольно часто мне приходилось есть вместе с одним или несколькими моими уборщиками. Они все как один были прожорливыми едоками. У них были такие большие чашки, что в каждую могло поместиться все содержимое чайника. Иногда я ел вместе с монахами из монастыря Намгьел. Однако обычно я разделял трапезу только с тремя прислуживающими мне монахами, к которым временами присоединялся Чикьяп Кенпо, Руководитель Персонала. В отсутствие последнего у нас всегда было шумно и весело. Особенно мне запомнились наши вечерние зимние трапезы, когда мы сидели у огня и ели горячий суп при трепещущем свете масляных светильников, слушая, как на улице завывает вьюга.

После еды я спускался по лестнице из семи пролетов во двор, где мне полагалось гулять, повторяя тексты и молитвы. Но пока я был юн и беззаботен, вряд ли я когда-либо это делал. Вместо этого я проводил время в придумывании историй или предвкушал те, которые мне расскажут перед сном. Очень часто они были о сверхъестественном, поэтому в девять часов вечера в свою темную, населенную вредными тварями спальню прокрадывался совершенно перепуганный Далай Лама. В одной из самых жутких историй рассказывалось о гигантских совах, которые хватали маленьких мальчиков после наступления темноты. В основе таких историй лежали древние фрески в храме Джокханг. Это заставляло меня очень точно соблюдать правило находиться в доме с наступлением ночи.

Моя жизнь и в Потале, и в Норбулингке была очень монотонной. Ее течение нарушалось только во время больших праздников или тогда, когда я уходил в затворничество. Во время последнего около меня находился один из моих наставников, а иногда и оба, или же это были другие старшие ламы монастыря Намгьел. Обычно я совершал одно затворничество в год, зимой. Оно продолжалось три недели, в это время у меня был всего лишь один короткий урок, и мне не разрешалось играть на улице — только долгие молитвы и медитации, проводимые под присмотром. Когда я был мал, мне не всегда это нравилось. Я проводил много времени, глядя то в одно, то в другое окно моей спальни. Через окно, смотревшее на север, на фоне гор виднелся монастырь Сера. Южное окно выходило в большой зал, где проводились утренние встречи с правительством.

Этот зал был увешан коллекцией бесценных старинных "танка", обрамленных шелками и изображавших жизнь Миларепы, одного из самых любимых духовных мастеров Тибета. Я часто рассматривал эти прекрасные картины. Хотел бы я знать, что с ними стало.

Во время моих периодов затворничества вечера были еще хуже, чем дни, потому что именно в это время мальчишки моего возраста гнали коров домой в деревню Шол у подножия Поталы. Я хорошо помню, как сидел неподвижно в тишине сумерек, произнося мантры, и слышал песни, которые они пели, возвращаясь с близлежащих пастбищ. Не раз мне хотелось поменяться с ними местами. Но постепенно я стал понимать ценность затворничества. Сейчас я бы очень хотел иметь побольше для этого времени.

В основном я неплохо продвигался в учебе у всех моих наставников, поскольку схватывал быстро. Я довольно неплохо соображал, что и обнаружил с некоторым удовольствием, когда меня свели с некоторыми из лучших тибетских ученых. Но большей частью я работал только до такой степени, чтобы не было неприятностей. Однако пришло время, когда наставники стали беспокоиться об уровне моих успехов. Поэтому Кенрап Тэнзин устроил поддельный экзамен, в котором я должен был соревноваться с Норбу Тхондупом, моим любимым уборщиком. Втайне от меня Кенрап Тэнзин предварительно его проинструктировал, и соревнование я проиграл. Меня это совершенно убило прежде всего потому, что унижение было публичным.

Хитрость удалась, и некоторое время я усердно трудился из одной только злости. Но в конце концов мои добрые намерения иссякли, и все снова пошло по-старому. Только достигнув совершеннолетия, я понял, как важно для меня получить образование, и стал относиться к занятиям с подлинным интересом. Сейчас я жалею о своей лености в ранние годы и всегда занимаюсь по крайней мере четыре часа в день. Я думаю, только одно могло изменить мое отношение к учебе в ранние годы — какое-либо настоящее соревнование. Поскольку у меня не было одноклассников, мне не с кем было себя сравнивать.

Когда мне исполнилось примерно девять лет, я обнаружил среди имущества моего предшественника два старых, с ручным приводом, кинопроектора и несколько коробок с фильмами. Сначала не нашлось никого, кто знал бы, как они работают. В конце концов оказалось, что хорошим механиком был старый китайский монах, которого еще мальчиком родители подарили Тринадцатому Далай Ламе во время визита в Китай в 1908 году и который теперь безвыездно жил в Норбулингкс. Он был очень добрым и искренним человеком, глубоко преданным своему религиозному призванию, хотя, как многие китайцы, имел очень плохой характер.

Один из фильмов оказался кинохроникой коронации короля Георга. Она поразила меня бесконечными шеренгами солдат в роскошной форме. В другом были занимательные комбинированные съемки, показывающие, как танцовщицы каким-то образом вылупляются из яиц. Но самым интересным из всех был документальный фильм о добыче золота. Из него я узнал как опасна работа горняков, в каких трудных условиях они работают. Позже слыша об эксплуатации рабочего класса, (а мне часто пришлось об этом слышать в последующие годы), я всегда вспоминал этот фильм.