sВОбоДА - [14]

А за другим столиком мрачно, не чокаясь, выпивали шахтеры, поминая (Вергильев надеялся, что умершего своей смертью, а не погибшего в забое) товарища.

А чуть дальше — молоденькие девчонки — медсестры отмечали поступление одной из них в институт. Две точно были после дежурства, потому что засыпали за столом, не откликаясь на комплименты приглашающих их танцевать офицеров.

А у выхода расположились «дальнобойщики», матерящие дороги, бандитов, милиционеров и высасывающие из них все соки начальство.

Вергильеву, помнится, стало — навзрыд — жалко их всех, собравшихся в этом зале и находящихся за его пределами, едва сводящих концы с концами, зажатых в непонятные тиски, которые, собственно, и были их повседневной жизнью.

По пути в гостиницу он зашел в храм, и долго стоял перед темной иконой, вглядываясь в книгу, которую держал развернутой — лицом к смотрящему — Иисус Христос. Неужели все записано в этой книге, и ничего изменить нельзя, подумал Вергильев. Почему людям так плохо и неуютно? Способны ли они сами о себе думать, защищать себя? Как можно так их ненавидеть, сживать со свету, если они и есть государство?

Это ведь ради них, строго посмотрел в глаза Иисусу Вергильев, а не ради жирующей на яхтах, жрущей на золоте мрази, Ты приходил в этот мир. Но мир и ныне там. Те, ради кого Ты приходил, преданы и обмануты. Странным образом собственная жизнь вдруг сделалась Вергильеву абсолютно недорога. Моргни Иисус, и он бы немедленно отдал ее за этих самых офицеров, медсестер, шахтеров и прочих, кому не было жизни в России. Хотя деньги на ресторан у них откуда-то были. Это… я их предал, бесстрашно глядя в глаза Иисусу, признался Вергильев.

…Вергильев огляделся по сторонам. Красная площадь была по-прежнему пуста. Только степенно прогуливающаяся по брусчатке большая серо-черная ворона с интересом посмотрела на него, одобрительно каркнула, а потом перелетела на самый верх Мавзолея. Там, на державном мраморе, ворона, опустив клюв, о чем-то глубоко задумалась. Вполне возможно, что о социализме, который был плох, но давал жить офицерам, медсестрам, шахтерам и прочему трудовому люду.

И Вергильев, вдохновленный примером вороны, додумал до конца мысль, которую не додумал в тульском храме: он ненавидел эту, исправно кормившую его до сегодняшнего дня, власть.

2

Войдя утром в свой кабинет, врач-психиатр Егоров увидел черную с золотой каймой по краям крыльев бабочку, энергично бьющуюся в прозрачный пластик закрытого окна. Кажется, она называлась «Мертвая голова», но, может быть, Егоров ошибался, и она называлась как-нибудь иначе.

Залетела с улицы, или из коридора, когда приходила уборщица, подумал Егоров. Но уборщицы точно не было в его кабинете. На стеклянном столике возле кожаного дивана стояли две невымытые с вечера чашки, а в пластмассовом ведерке у письменного стола белели клочки изорванной бумаги. Значит, кто-то заходил в кабинет, когда меня не было, предположил Егоров, или… — задрав голову, посмотрел на гофрированную вентиляционную вытяжку на потолке, она прилетела оттуда. Правда, непонятно было, как бабочке удалось при этом сохранить в целости крылья? Но в мире было много непонятного, и если всему искать объяснение, то можно сойти с ума. Бабочка, она сродни Духу Божьему, решил Егоров, летает, где хочет.

Даже сквозь вентиляционные решетки и закрытые окна, сохранив в целости и сохранности крылья.

Честно говоря, Егорову было плевать, что кто-то (возможно) посещал кабинет в его отсутствие. Ничего компрометирующего или секретного неведомый «кто-то» обнаружить не мог. Другое дело, что он мог подложить в укромное место нечто, что потом с победительной радостью обнаружат в нужный момент. Но и это было маловероятно. Егоров не выписывал рецепты на транквилизаторы и антидепрессанты, то есть на лекарства, попадающие под определение «наркосодержащие препараты». В частной клинике с политически выверенным названием «Наномед», он всего лишь консультировал пациентов по разного рода, в основном, психологического свойства, проблемам. Лекарства, если это было необходимо, им выписывали другие врачи после положенных в таких случаях исследований и анализов.

Клиника располагалась в переулке неподалеку от Садового кольца в здании бывшего детского сада с прихватом территории бывшей игровой площадки. Где раньше резвились детишки, теперь росли деревья и стояли скамейки. Ничего не напоминало о близости перегруженного машинами, как шея утопленника тяжелыми цепями, Садового кольца. Память о некогда игравших во дворе детишках была погребена под бетонными дорожками, ухоженным газоном, клумбами и компактной автостоянкой перед клиникой.

Егорову нравилось работать в этом тихом, Богом (Егоров надеялся, что не только Богом) забытом месте. За психологической помощью в клинику, в основном, обращались состоятельные люди. Проблемы нищих российскую медицину не интересовали. Если нищие не могли решить их самостоятельно, им на помощь приходил ОМОН.

Проблемы богатых русских были, во-первых, не очень сложны, а, во-вторых, многие поколения психоаналитиков на Западе давно и изощренно ответили на все вопросы, как богатых, так и внезапно разбогатевших людей. Даже на те, которые они не задавали, но могли задать. Егоров свободно читал на английском, а потому был со своими пациентами как рыба в их замутившейся от денег воде.