Свобода - [35]

Патти никогда раньше не видела, чтобы кто-нибудь был так очевидно в нее влюблен. На самом деле они, разумеется, говорили о желании Уолтера присвоить ее. Чем больше времени они проводили вместе, тем сильнее Патти ощущала, что, хотя она не была милой девочкой — или, возможно, как раз из-за этого — и хотя ее одолевало мрачное стремление во всем быть первой и у нее были вредные привычки, — на самом деле она была интересным человеком. И Уолтер, яростно настаивая на ее интересности, в свою очередь становился все более и более интересен ей.

— Если ты такой феминист, то как ты можешь дружить с Ричардом? — спросила Патти. — Он же вроде нас не особо уважает, нет?

Лицо Уолтера затуманилось.

— Если бы у меня была сестра, я бы никогда их не познакомил.

— Почему? Потому что он бы с ней дурно обошелся? Он так ужасен с женщинами?

— Он не нарочно. Он любит женщин. Просто они довольно быстро ему надоедают.

— Потому что мы взаимозаменяемы? Потому что мы всего лишь вещи?

— Дело не в политике, — сказал Уолтер. — Он за равные права. Это скорее вредная привычка. Его отец страшно пил, а Ричард не пьет совсем. Но с девушками он поступает как с пустыми бутылками после пьянки — выбрасывает их, и все тут.

— Звучит ужасно.

— Да, это мне в нем не нравится.

— Но ты продолжаешь с ним дружить, хотя ты и феминист.

— Друзей не бросают из-за их несовершенств.

— Да, но надо же попытаться помочь им стать лучше. Объяснить, в чем они не правы.

— Ты так делала с Элизой?

— Ладно, победил.

В следующий раз Уолтер наконец пригласил ее на настоящее свидание, с кино и ужином. Это был бесплатный киносеанс, где показывали (как это было похоже на Уолтера!) черно-белый греческий фильм под названием «Афинский дьявол». Пока они сидели в кинозале отделения искусств, ожидая начала сеанса, Патти описала свои планы на лето: пожить с Кэти Шмидт в загородном доме ее родителей, продолжать лечение и подготовиться к возвращению в следующем сезоне. Внезапно Уолтер спросил, не хочет ли она вместо этого пожить в комнате Ричарда — тот уезжает в Нью-Йорк.

— Ричард уезжает?

— Да. Вся музыка происходит в Нью-Йорке. Они с Эррерой хотят восстановить группу и попытать удачи там. А у меня еще три месяца оплачено.

— Ого! — Патти осторожно выстроила выражение лица. — И я буду жить в его комнате.

— Ну, это уже будет не его комната. Она будет твоей, — сказал Уолтер. — Оттуда недалеко до спортзала. Гораздо ближе, чем от Эдины.

— И ты предлагаешь мне жить с тобой.

Уолтер покраснел и опустил взгляд.

— Ну, у тебя же будет отдельная комната. Но вообще, если бы тебе как-нибудь захотелось поужинать и прогуляться, было бы здорово. Мне можно доверять в том, что касается личного пространства, и я буду рядом, если тебе захочется пообщаться.

Патти уставилась на него, силясь осмыслить услышанное. Она чувствовала смесь а) обиды и б) сожаления из-за того, что Ричард уезжает. Она почти предложила Уолтеру поцеловать ее, прежде чем предлагать переехать к нему, но от обиды ей совершенно не хотелось целоваться. И тут в зале погас свет.

Насколько автор помнит, сюжет «Афинского дьявола» заключался в следующем: однажды мягкосердечный афинский бухгалтер в роговых очках по пути на работу видит в газете свою фотографию. Заголовок гласит — АФИНСКИЙ ДЬЯВОЛ ПО-ПРЕЖНЕМУ НА СВОБОДЕ. Прохожие афинцы немедленно начинают гнаться за ним, и его едва не арестовывают, но тут ему на помощь приходит банда не то террористов, не то обычных преступников, которые принимают его за своего демонического главаря. Банда планирует что-то вроде взрыва Парфенона, и главный герой пытается объяснить им, что он — всего лишь мягкосердечный бухгалтер и вовсе не Дьявол, но они так рассчитывают на его помощь, а жители города так твердо вознамерились покончить с ним, что тот наконец впечатляющим жестом срывает очки и становится их бесстрашным главарем — Афинским Дьяволом! Ладно, ребята, говорит он, слушайте мой план.

На протяжении всего фильма Патти видела на месте бухгалтера Уолтера и представляла себе, будто это он решительно снимает очки. Затем за ужином в «Вешо» Уолтер истолковал фильм как иносказательное изображение коммунизма в послевоенной Греции и объяснил Патти, как Америка, нуждаясь в партнерах по НАТО в юго-восточной Европе, долгое время поддерживала политические репрессии в той области. Бухгалтер, сказал он, олицетворял собой Обычного Человека, который осознает необходимость вступить в жестокую схватку с правыми.

Патти попивала вино.

— Мне так не кажется, — сказала она. — Мне кажется, дело в том, что у главного героя никогда не было своей жизни, потому что он был очень ответственным, и всего стеснялся, и не знал, на что способен на самом деле. Ему незачем было жить, пока его не приняли за Дьявола. Хотя после этого он прожил всего несколько дней, ему не страшно было умереть, потому что он наконец-то чего-то достиг и осознал свои возможности.

Уолтер был шокирован.

— Довольно бессмысленная смерть, — заметил он. — На самом деле он же ничего не достиг.

— Тогда зачем?

— Потому что он почувствовал солидарность с теми, кто спас ему жизнь. Он понял, что несет за них ответственность. Они были его подчиненными и нуждались в нем, и он был верен им. Он умер ради верности.