Свита мертвой королевы - [13]

У нас в Португалии тоже по большим праздникам организовывали корриды. Но убивать животных на них строго воспрещалось.

Перед тем как выпустить очередного смельчака на арену, его тщательно обыскивали. Так как некоторые трусливые матадоры, опасавшиеся за свою жизнь, могли, чего доброго, поранить быка, доведя его тем самым до бешенства. «Нет ничего героического в том, чтобы прикончить несчастное, загнанное силой на арену животное, – говорили бывалые. – Совсем другое дело выйти против него, как это и подобает настоящему мужчине. Показать свою силу и ловкость, не наложив при этом в штаны!»

Когда выходишь на арену и видишь летящего к тебе быка, кажется, что проходит масса времени, в то время как на самом деле пролетает всего несколько мгновений. Это происходит потому, что танцоры смерти обычно считают удары сердца, а когда человек взволнован, сердце начинает бешено колотиться, вводя в заблуждение новичков. Опытные матадоры не следят за временем. Они видят только быка и поглощены танцем. Требуется большая сила воли и смелость, чтобы танцевать перед быком, позволяя ему раз за разом проходить все ближе и ближе к тебе.

Да, я могла поддержать разговор о бое быков. Кроме того, могла, если понадобится, и немало порассказать о воинской службе при личном отряде какого-нибудь знатного господина или несколько смешных случаев, произошедших во время псовой охоты. Всему этому я набралась, слушая разговоры друзей моего графа и их слуг.

Но теперь я стояла посреди этой двухэтажной клоаки и понимала, что для того, чтобы произвести впечатление здесь, мне нужно вновь вспомнить то время, когда я была девушкой и жила в доме отца.

Надо сказать, несмотря на то, что моя семья почти всегда жила беднее некуда и мы могли неделю есть вареные бобы с черствыми лепешками и запивать все это чаем из трав, собранных за городом, дом наш сиял так, что любо-дорого. Каждая половица имела свой оттенок и была натерта до блеска, перила и ступени – все сверкало чистотой и ухоженностью. Да, у каждой из сестер имелось всего по два платья: одно для церкви или редких походов в гости и другое на каждый день. Но они содержались в идеальном состоянии. Так что младшие, получая вещи от старших, могли рассчитывать если не на идеально новую, то, во всяком случае, на чистую и заштопанную одежду.

Недолго думая я растолкала спавшего мальчишку. С его слов я поняла, что кроме него в доме живет еще старый глухонемой слуга, который сейчас ушел на базар за продуктами.

Велев мальчишке принести воды, я сорвала с окна давно прожженную солнцем и развалившуюся у меня в руках занавеску, распахнула ставни, впуская в дом свет и воздух. Потом я открыла входную дверь, приперев ее каким-то камнем, чтобы немного проветрить помещение. Занавеска пошла на половую тряпку. Те, что валялись возле помойного ведра, пришлось выбросить, так как они оказались вонючими и истлевшими.

Поставив воду греться, я приказала мальчишке вынести помои. Сама, перетащив бесполезные в гостиной тазы в кухню и вооружившись большим плоским ножом, принялась отскабливать стол. С первого же взгляда я поняла, что это – единственно стоящая вещь в комнате, кроме того, за ним должны были собираться гости хозяина и, наверное, мы сами. Я отскабливала затвердевший жир на нем, радуясь, что стол прямо на глазах становится все светлее и светлее, точно его душа просыпалась от сна.

Разобравшись со столом, я вычистила длинную лавку, велев мальчишке пока мыть пол. Увлекшись, мы оба не заметили, что за нами наблюдает длинноволосый старик в клетчатом, почти женском платке на плечах и с корзиной, из которой торчат пучки зеленого лука и моркови.

Оглядев наши старания, мрачный старик пробурчал что-то под нос и, устроившись в кресле у камина, молча уставился на огонь.

– Это Карнелиус – старый слуга нашего господина, – шепотом сообщил мне мальчик, парнишка шмыгнул носом. – Меня зовут Андрес, ваша милость. Простите, что дом в таком состоянии, но что я мог поделать?

– Меня зовут Ферранте Сорья и не какой я не «ваша милость», а служу так же, как и ты. – Я протерла тряпкой скамью, на которой для удобства сидела верхом, и посмотрела на парня. – Как давно ты служишь у дона Санчуса?

– Третий месяц, – проскулил Андрес, должно быть, понимая, что за столько времени мог бы и сам навести порядок в доме. – Вообще-то я временно здесь, мой старший брат служит помощником кока на «Санта-Лючии» и обещал на следующий год упросить капитана взять меня юнгой.

– Если бы ты одевался в такие же грязные тряпки на корабле, – я отерла пот со лба, – боцман незатейливо приказал бы привязать тебя к канату и тащить за судном несколько миль, чтобы ты простирнулся как следует. А если бы ты развел такой же бедлам на камбузе, тебя бы просто бросили в воду, оставив тонуть без причастия.

Андрес нахмурился. Какое-то время мы молча делали свое дело.

– Не просто выбросил бы за борт, а, пожалуй, еще и приказал бы своим людям обстрелять меня из арбалетов или луков, – наконец вынес более жестокий приговор своей лени Андрес.

– Стали бы они стрелы на тебя тратить, – я улыбнулась, слезая со скамьи и разглядывая дело своих рук.