Свирепые калеки - [160]

Разумеется, выпил он не одну. И не две. Однако переусердствовать не переусердствовал, по крайней мере по критериям клуба К.О.З.Н.И. В любом случае выяснилось, что арак предназначался скорее Домино, чем ему. Водка подготовила ее к прочим предметам на подносе. Начиная с вазелина.

– Ты уверена, что и в самом деле этого хочешь? – промолвил он.

После продолжительного обстрела пропитанными араком поцелуями, в ходе которого каждая из ее пышных выпуклостей была любовно измерена и оглажена, в ходе которого его фаллос был символически очищаем от кожуры снова и снова, точно ключевая фигура некоего вакхического бананового культа, она подставилась под смазывание.

– Отчего бы нет? Если мне суждено и дальше жить женщиной пустыни, я и любить должна как женщина пустыни. – Но она не была уверена, нет. Разве этот грех – не из числа погубивших Содом?

(Всхлюп вазелина. Впадина, что углубляется под его пальцем. Всасывающий рот – рот, которым не едят. Подрагивание обделенного ресницами глаза. Розовый шорох, что взмывает вверх по позвоночнику, точно свисток игрушечного поезда. Троллья нора, реквизированная для королевской свадьбы. Невесту раздевают ее же вассалы. Жених в пурпурном шлеме еще не прибыл.)

– Et tu?[238] – откликнулась она, задыхаясь. – А ты? Ты уверен?

– Я уверен в том, что хочу тебя всю – всю твою тобойность, – отозвался Свиттерс. И несколько загадочно добавил: – Там, где устрица ждет фигу, я вовеки не ступал!

Но и он тоже ни в чем не был уверен. Чувствуя, как тыльная часть ее анатомии начинает расширяться, становится, так сказать, все более гостеприимной, Свиттерс вдруг подумал – зловещее предзнаменование? – что сумел бы назвать таковую лишь на четырех-пяти языках.

(Жених протискивается сквозь дверцу погреба. Дребезжат водопроводные трубы. Ревет огонь в печи. Штукатурка на потолке идет трещинами. С полок валятся банки. Цокольный этаж затоплен. Кошка вылетает в трубу с обгорелым хвостом, завывая, точно баньши. В ночь перед Рождеством от подвалов до крыш поднялись гвалт и гром: и Господь, храни мышь.[239])

После того они тихо лежал и, обнявшись, обессиленные, исполненные благоговения, несколько ошарашенные, связанные друг с другом так, как бывает с людьми, вместе пережившими некий опыт, о котором нельзя рассказать никому другому и который, как подсказывает им интуиция, сами они никогда не забудут, но промеж себя часто обсуждать тоже не станут.

Прошел почти час, прежде чем Домино встала, зажгла несколько новых свечей, налила себе и Свиттерсу еще по полчашки арака и возвратилась к коврам, сжимая в руке конверт.

– Любая девушка, принимающая постриг, – начала Домино в порядке предисловия, – поступает так в силу двух причин, и только одна из них имеет отношение к религии. Второстепенные причины в каждом случае свои, хотя ты прав, полагая – уж я-то знаю ход Свиттерсовых мыслей, – что причины эти зачастую содержат в себе тот или иной аспект сексуальных страхов, чувства вины или компенсации за отвержение противоположным полом. Это правда, что физически привлекательные монахини встречаются редко. Но, с другой стороны, вот перед нами пример Красавицы-под-Маской, которая приняла постриг по той же самой причине, по которой вырастила себе на носу эту улитку: ей до смерти осточертело, что мужчины пялятся на нее во все глаза.

Свиттерс залпом осушил чашку: растягивать удовольствие он не привык. Домино ничего не заметила. Она не сводила взгляда с конверта.

– Некоторые послушницы ощущают в себе призвание служить человечеству, учить или ухаживать за страждущими. Те, кто затворяется в закрытых монастырях, предпочитают служить скорее бытием, нежели действием. Именно этот путь выбрала и я. Во имя моего Господа я решила просто быть, а не действовать, веря, что искупление и покаяние нескольких в состоянии обеспечить спасение многих. Но были у меня, должна признаться, и иные побуждения, куда менее похвальные. Мне, видишь ли, хотелось принадлежать к некоей обособленной группе, стать членом тайного общества, отгороженного от всего мира, что подвизается ближе к внутренней сути, ближе к истине, ближе к тайнам Господним, нежели все прочие люди вместе взятые. Может, это все потому, что в американской школе девочки меня «не принимали» – гнали из своих клубов и дразнили «французской шлюхой» и все такое. Впрочем, причина не важна: все равно я повинна в тяготении к элитарности.

– Вот и молодец. Правильная доза элитарности способна восстановить молочный жир в гомогенизированном обществе. Элитарность умножает оттенки и расширяет спектр культурного роста. – Свиттерс принялся было излагать ей взгляды Маэстры на преимущества истинной элитарности, однако Домино только отмахнулась.

– Я не ищу ни оправдания, ни одобрения; но я была уверена, что ты меня поймешь, потому что в каком-то смысле это то же самое, что твое решение принадлежать к ЦРУ. Я начинаю подозревать, что здесь мы чем-то похожи: мы желаем не власти, но статуса, что не укладывается в сознание просто власть предержащих. А теперь позволь мне сказать, что, хотя я всей душой полюбила суровую святость монастыря, монастырь не вполне меня удовлетворял. Ну, во-первых, тамошние тайны ничего особо таинственного в себе не заключали. Избранные от христианства точно так же – как это сказать по-английски? – а, «окучивали» христианские массы. Просто поиному обставляли ритуал как таковой и более прицельно на этом сосредоточивались. Так что глупышка Симона разочаровалась в монашестве – и к 1981 году решила уйти из монастыря. Правда. Я уж твердо вознамерилась сдать апостольник. Именно тогда тетя показала мне содержимое этого конверта. – Домино погладила обтрепанный конверт. – И не то чтобы внутри хранилось что-то прям из ряда вон выходящее. Ты скорее всего решишь, что последнее фатимское пророчество всей этой шумихи не стоит, – а то и вовсе сочтешь его ерундой несусветной. Что всегда интриговало меня, бедную грешницу, так сама его засекреченность, тот факт, что у меня есть доступ к священной информации, неизвестной ни даже коллегии кардиналов, ни даже нынешнему Папе. В силу счастливой случайности или же Божественного промысла наш крохотный диссидентствующий орден призван хранить и беречь… да,