Свирель в лесу - [4]

Сборщик вереска медленно продвигался вперед, то и дело останавливаясь, чтобы срезать лучшие пучки. По мере того как он приближался, до студента все явственнее доносились не то стоны, не то приглушенный кашель, который клокотал в груди старика.

Должно быть, у дядюшки Паскаля был жар, и он бредил, потому что, когда он поравнялся со студентом и остановился возле ограды виноградника, Ликсия услышал сбивчивую, бессвязную речь.

— Мария Анника, — говорил старик тоном легкого упрека, — зачем ты это сделала? Разве ты не знала, что он богач? Постой-ка вот тут, стой. А где мешок? Ох, что же мне делать? Святой Франциск милосердный! Паскаледду, заступник, не мучь меня так!

— Дядюшка Паскаль! — окликнул его студент.

Старик, который нагнулся, чтобы срезать пучок вереска, резко выпрямился, будто пробудившись ото сна, и поднес руку к ввалившимся глазам.

— Кто ты, душа из чистилища?..

— А вы разве не видите? Я не из чистилища, я из ада.

— А-а, ты сын Баторе Ликсия! Да благословит тебя бог, сынок! Знаешь, я почти ничего не вижу. Ты вот мне, например, кажешься облаком.

— Что вы тут делаете, дядюшка Паскаль?

— Вереск собираю. А ты уж теперь, наверно, кончил учение, да? — почтительно спросил старик.

— Да нет еще. А на что вам вереск?

Старик застонал и судорожно закашлялся. Отвечал он с трудом, но в его голосе звучали смирение и страх.

— Вереск я отношу в Нуоро на продажу.

— Каждый день?

— Нет, что ты. Прежде, когда мне было лет двадцать — тридцать и когда сил у меня было много, тогда я ходил в город каждый день, а теперь...

И он махнул рукой куда-то вдаль, как будто именно там и остались те давно ушедшие годы.

— Сколько вам лет, дядюшка Паскаль?

— Восемьдесят... нет, шестьдесят девять... погоди... больше...

— Семьдесят девять?

— Вот-вот. Через год будет девяносто.

— Ну, неважно, — одним словом, к сотне вы ближе, чем к двадцати. Правда? И вы всегда были сборщиком вереска?

— Да. А скажи, это правда, что ты служил при дворе короля?

— Нет еще, дядя Паска, может, потом... А вы с кем живете? Вам, кажется, нездоровится?

— Да, я болен, очень болен, сынок. Проклятый кашель... Кажется, будто в груди и горле у меня ходит пила и все пилит, пилит... А ведь я знал твоего отца... Добрый был человек... Ох, опять этот кашель!

— Но почему вы не лечитесь, дядюшка Паскаль? — спросил Ликсия со смешанным чувством жалости и отвращения.

— Чем лечиться-то? Пробовал я носить образок святого Паскаля, пил отвар царской свечи и прикладывал припарки из льняного семени... Чего я только не пробовал! А правду сказать, знаешь, в чем моя болезнь? Это просто смерть моя подходит, вот что!

— Так с кем вы живете? — переспросил студент и, подпрыгнув, уселся на каменную ограду.

Старый сборщик вереска начинал серьезно интересовать его. Ему казалось, что он говорит с мудрым и почтенным представителем какого-то незнакомого племени. А ведь сколько раз, еще до того как он уехал учиться, и позже, приезжая на каникулы, видел он этого старика и сотни и тысячи других представителей этого племени, к которому принадлежал и он сам.

— Сколько лет вы занимаетесь этим делом?

— Давно, очень давно, я же тебе говорил, — сказал старик, повторив тот же неопределенный жест, который выражал далекое прошлое. — Мне было десять лет, когда я впервые пошел в Нуоро продавать вереск; и отец, мой был сборщиком вереска, и сын тоже... С сыном моим случилось вот что: как-то пришлось ему проделать далекий путь; шел он, шел и так устал, что еле передвигал ноги. И тут на каком-то пастбище, видит, пасется лошадь. Он накинул на нее аркан и продолжал свой путь верхом. Ну вот. А в дороге возьми и попадись ему два карабинера: они разыскивали какого-то бандита. «Ты украл эту лошадь?» — спросили они сына. Он сказал: «Нет». Но карабинерам, видать, не хотелось иметь дело с настоящим бандитом, и они вместо него схватили моего сына, связали и отвели в тюрьму.

— Лукавите вы что-то, дядюшка Паскаль! — заметил Ликсия. Но старик не слышал замечания студента, он закашлялся; глаза вылезли у него из орбит, борода покрылась красными нитями кровавой слюны. Когда при­ступ кашля прошел, он вернулся к прерванному рассказу. Высокий, прямой, с серпом в руке, старик казался символом смерти.

— Святой Франциск милосердный! Что за дьявольский кашель! Ну, так вот... Сын мой умер в тюрьме, когда срок наказания уже подходил к концу. Вот и все. Он оставил мне двоих детей.

— Он был женат?

— Да. Но овдовел. Так вот, остался я с двумя детьми на руках — мальчиком и девочкой. Мальчик ушел с захожим слесарем, и я его больше не видал. А девочка, Мария Анника, нанялась служанкой в дом богача. Да ты его знаешь, это Марк Вирдис. Знаешь такого?

— Черт побери, да это мой дядя! Ну и что?

— Погоди, все расскажу. Так вот, девочка была настоящее золото. Моя единственная утеха, свет очей моих. Только очень легкомысленная. Родила она ребенка от хозяина. Ну, разве она не знала, что Марк Вирдис богач и не может на ней жениться? Помилуй нас, святой Франциск! Господь бог, наверно, простил ее, как и я.

— Где же она теперь? А-а, я, кажется, уже слышал эту историю. Она умерла, да?

— Да, умерла.

— А ребенок? С ним что случилось?