СвиноБург - [44]

Положив на колени череп собаки, я сказал громко: «Благослови меня, прабабушка! Дядя Георгий... Игорь... Валя Ашхабад... Дядя Слава Баландин... Помогите мне! Пусть красота выйдет из меня! Выпустите из меня красоту!..»

Тучи летели над степью. Над башней в степи, уже ставшей чужой. Над нашим городком и свалкой, а я все строчил и строчил... Высунув язык!

Передо мною открыта тетрадь. Я не написал ни слова. Уже темнеет. Сколько я здесь просидел?.. Спина и ноги так затекли, что я чуть не упал, стоило только попытаться встать.

...Мне незачем вставать. Незачем подниматься. Незачем идти куда-то.

Видно, правильно они хотели сдать меня в интернат. Для придурков, которые сидят и смотрят перед собой! Часами! Не мигая! Забывают задницу подтереть!

Я сидел скрючившись и ничего не чувствовал, кроме того, что, Господи, как я хочу жрать! Я вспоминал всю жратву, все «блюда», все беляши, картошку деда, яичницу, которую жарила моя слепая прабабушка! На ощупь жарила! Голод и награда!..

Если бы они или кто-то давали бы мне еду за то, что я вытворял... Может быть, мне удалось бы выразить, понять себя! Но нет! Они меня кормили как раз за тишину! За сон! Чтоб я не мешал спать! Не вертелся как вошь на сковородке! Не мешал! За тот покой! Они его отвоевали с таким трудом!.. --- Ты мудило! Мудило! --- Ты свел с ума моего Витьку! Вас всех надо было удавить в колыбели! --- В роддоме! --- Как я хотел девочку! Девочку! --- Они любят отцов! И если сходят с ума, то только от любви! --- Понимаешь! Ты, жирная скотина! --- Ты-то никогда не ебнешься на голову! --- Это ты! Ты виноват! --- Он мне все рассказал! --- Все! ---

Витькин папаша, Шнайдер-старший... Я дрожу, когда вспоминаю! Он меня чуть не прибил! И мой отец стоял, стоял, стоял! Рядом! Они сговорились! Они все сговорились! Все отцы! Но они опоздали... Со мной у них не получится!

Минутка! Передышка! «Что ты орешь!» «Не вертись под ногами!» И снова в бой!

А где я в этой битве... Где?

Устраниться! Смыться! Тихо съебаться! Перерезать глотку! Ха-ха-ха! Вы видели кого- то, кто в сражении кончает с собой?! В бою так хочется жить!

Эта ржавая кабина автобуса...

Я так хотел выразить то, что меня переполняло! Как немой! Как заика! Быстрее мысли! Быстрее, чем песня! Быстрее красоты и смерти!

Голод стал невыносим. Я начал сосать палец. Вся морда стала синей от химического карандаша! Я попробовал себя укусить — солоновато, а правая рука, дрожа, приближалась к раскрытой тетрадке! Я сосал и облизывал кулак, свою левую лапу, как медведь, которого разбудили! И теперь он никак не может уснуть! Уснуть, как ребенок! Чтоб ничего не чувствовать!

Вскочив, я начал носиться по автобусу. Пару раз задел башкой о перекладины, боком врезался в поручень!

Забыться! Уснуть! С лапой во рту, с пальцем...

Стать зародышем! Плевком протоплазмы! И плыть, плыть без единого движения, ничего не говорить, ничего-ничего-ничего, и ничего не чувствовать, ничего-ничего-ничего, ничего не выражать, исчезнуть, войти в ворота, в эти ворота, в эту пещеру в горе, в эту пещеру, где вспыхивает и тепло светится энергия, и плыть, плавно переворачиваясь, как плод, как упавший в реку плод, скользить по реке, у которой нет ни имени, ни русла...

Я никогда не плакал оттого, что понимал... Я мычал и сосал палец. Пытался выразиться. Высказаться! Тупица...

Снова стать слепым! Сидеть в курятнике с книжкой! Стать слепым ребенком и ехать верхом на свинье! Медленно плыть и просто водить головой, из стороны в сторону... Я стал плакать! Повизгивая, стал проситься на руки! Подвывая, весь синий, в соплях... Согрейте меня! Не хочу отделяться! Не хочу! Возьмите меня на руки! В тепло! Возьмите меня в тепло! Я не помешаю! Теперь я все понял! Я не буду вам мешать! Просто буду сидеть в темноте, в углу, и есть! Только сидеть и есть!

Обещаю! Я не буду видеть снов! Никакого беспокойства...

Я причитал, как зародыш! Если б он сумел остановить это движение и выразить себя! Пойти вверх по течению!

«Назад, назад, назад!» Все существо мое протестовало!

Забиться в угол, за печку, и разглядывать трещины, слушать, как отваливается штукатурка! И ничего не чувствовать! Ни красоты, ни ярости...

Остановите меня! Я орал в голос: «Астанавите ми-и-ин-я-а!..»

Домой, домой! Обратно! Через реку, обратно, в эту могучую гору, в эту пещеру...

Не называйте меня... Не дайте мне упасть... Как капле.

Я рыдал, содрогался, как рыбешка на песке. Выворачивался наизнанку.

А рыдать на голодный желудок никому не советую! Сначала хорошенько поешьте! Обязательно! Ну, как нам всегда говорят: «Поешь! Обязательно закинь что-нибудь перед выходом! Что-нибудь забрось... И можешь идти спокойно!»

Точно! «А то сгубишь желудок!..»

Тихо-тихо вокруг. Очень тихо. Я знаю эту тишину. Это всегда так, когда мной овладевает жажда разрушения... Я такой спокойный...

Это было как конь, мчащийся по полю... Как дикий конь... Как топот быка... Как лисы, летящие навстречу смерти...

Я вынул свои реликвии. Крыло сокола и воронье, ставшее серым, крыло я держал в руках. Череп собаки положил на резиновый полик. И остановился.

Склонив голову, я смотрел на этот череп... Глазницы, клыки... Он мне будто усмехался. Он меня подбадривал.