Свиньи олимпийской породы - [2]

 Мамырко козырнул молодцеватому казаху, и ничего не отвечая, заглянул в спальный зал.

 - А это что за бардак? — он кивнул на копошащихся, пытающихся найти в куче поваленных кроватей и табуреток свою одежду солдат.

 - Товарищ капитан! Разрешите доложить? — торжественный тон доклада сменился вопросительным. Рустамов играл свою роль в этом театре абсурда уже полтора года, и знал ее назубок.

 - Докладывайте!

 - Часть военнослужащих, по команде «Подъем» не покинули места ночного отдыха. Поэтому мной была произведена операция по экстренному пробуждению. Проснулись все. Пострадавших нет.

 Мамырко хмыкнул в черные усы и козырнул сержанту.

 - Хвалю за сообразительность и решительность. Объявляю благодарность.

 - Служу Советскому Союзу! — сержант снова вытянулся и отдал честь.

 - В ближайшее воскресенье предоставляю вам увольнение в город на шесть часов.

 - Служу Советскому Союзу! — Обрадовался казах. — Товарищ капитан! Разрешите отправить военнослужащих на зарядку, а спальное помещение убрать после завтрака?

 - Действуйте. Я — в канцелярии. — Капитан вошел в комнату, включил свет и запер дверь на ключ. Дежурный повернулся к Максиму и с облегчением сказал.

 - Фу–у. Пронесло. Бывает же.. В увал пойду… Вот ведь «Страна дураков». Эй, дневальный! — позвал он. — Неси… Ладно. Возьми в каптерке клещи и отдери сапоги, к полу прибитые. Посреди казармы стоят. Бегом!

 

 ХХХ

 

 Когда Макс вышел на плац, «деды», согласно приказу, с голым торсом, но закутанные в колючие, армейские одеяла, докуривали свои первые папиросы «Беломорканал» или двадцати пяти копеечные сигареты «Астра», название которых расшифровывалось не иначе, как — «Афганистану Срочно Требуется Русская Армия». Подул свежий ветер и Максим поежился. В середине плаца стоял сержант Рустамов и считал до трех снова и снова бегущим вокруг него «духам». После подъема дежурный не отправил «духов» в туалет, поэтому десять несчастных при беге высоко вскидывали колени, баюкая и растягивая бунтующие мочевые пузыри. Увидев Яцкевича, казах подошел к нему и подозвал Большакова. «Дух» подбежал, зажимая пах руками. На месте он стоять не мог и пританцовывал.

 - Иди, отлей, — великодушно разрешил дежурный по роте, и уже в спину Большакову крикнул — сорок пять секунд! Время пошло! И раз, два, три. И раз, два, три…

 

 Макс смотрел на возвращающегося солдата. На осунувшемся, почерневшем лице выделялись острые скулы. Рубец аппендицита покраснел. «Дух» стоял перед Яцкевичем и Рустамовым, внимательно рассматривая асфальт возле своих ног. Сержант обещал его угнетать, но Большаков надеялся, что здесь, на плацу, на глазах у всех, с риском быть увиденным Мамыркой, бить его не будут. Дежурный почесал скулу и угрожающе нахмурившись начал:

 - Что есть хищение социалистической собственности, рядовой Большаков?

 «Дух» поднял лицо и тихо сказал.

 - Не могу знать, товарищ сержант.

 Рустамов поджал губы. Молодой солдат сжался. Он не представлял, за что его могут обвинить в воровстве, но понимал, что оправдания не будут услышаны.

 - Плохо. Хищение социалистической собственности намного хуже, чем хищение капиталистической, феодальной или первобытно–общинной собственности. Это есть воровство достояния трудового народа… Дежурный покосился на Максима, ожидая одобрения столь изящно сформулированного обвинения.

 Тимур Рустамов был из интеллигентных, северных казахов и даже окончил первый курс Алма–Атинского университета. Он был жестоким «дедом», но не раз выручал Яцкевича, несмотря на то, что Максим был на полгода моложе его по призыву.

 - Так точно, товарищ сержант! — отрапортавал несчастный Большаков.

 - Тогда почему ты похитил сапоги Яцкевича?

 «Дух» посмотрел на свои ноги и снова поднял глаза.

 - Виноват, товарищ сержант.

 - Из–за них он упал. А знаешь разницу между падением «духа» и такого «черпака», как Яцкевич?

 - Никак нет, товарищ сержант.

 - «Дух» упал бы себе и лежал. А Яцкевич устроил в казарме погром. Вы после завтрака убирать будете.

 - Виноват, товарищ сержант.

 - Выношу тебе выговор, с занесением в грудную клетку. — объявил приговор скуластый «дед».

 Дежурный по роте коротко размахнулся и сильно ударил Большакова в грудь. Тот охнул и согнулся.

 В окне канцелярии дрогнули шторы.

 - Шухер! — Прохрипел Максим.

 - Смирно; - коротко, сквозь зубы промычал Рустамов. Большаков разогнулся, но не до конца. Лицо его было пунцовым. Широко открытым ртом он глотал воздух и силился пропихнуть его в легкие. Шторка задвинулась. Замполит старался не замечать подобных неуставных взаимоотношений. Он знал, что при выявлении этого уродливого, абсолютно несвойственного советской армии явления — он падет первой жертвой. Макс заглянул в глаза «духа». Слез не было. «Плохо дело». Яцкевич отвел дежурного по роте и положил ему руку на плечо.

 - Тимур, оставь его. Не прессуй больше. Он на грани. Еще немножко и повесится, или стрельнется в карауле.

 - Расслабься, Яцек, я хочу из него мужчину сделать. Все масквачи — мамины сынки.

 - Скоро ты сделаешь из него мертвого мужчину. Оно тебе надо? Прокурор приедет. На тебя, конечно, никто не стукнет, но мало ли…

 - Ладно, — сержант плюнул себе под ноги. — Пусть живет. Не нравится он мне. Говнистый какой–то. Вот ты, Яцек, даром, что жид, но есть в тебе что–то русское.