Свиньи олимпийской породы - [11]

 По мнению старшего прапорщика Рубцова, подобное зрелище он лицезрел только в Москве, где дельфины выскакивали из воды за протянутым дрессировщиком сахаром.

 Джабаров, как ответственный за подсобное хозяйство, получил нагоняй и — смешно сказать — выговор.

 В результате выволочки свиньи были избиты правоверным мусульманином, что, в общем–то их ни в чем не убедило. Но забор со стороны части был укреплен. Тогда свиньи прорыли лаз в другом месте и стали уходить в лес. Результат этих походов сильно пошатнул авторитет Джабарова как верующего человека. Дело в том, что все свиньи были самками, и вдруг некоторые из них забеременели. Естественно, подозрение пала на свинаря. Больше всех усердствовал в издевательствах над узбеком замполит Мамырко. Его коммунистическая душа не могла смириться с самоотверженностью упертого мусульманина. По мнению капитана, с религиозным фанатизмом нужно было бороться всеми возможными средствами. Кроме того, ему было очень приятно унизить человека, считавшего, что безбожник не может как–то ранить искренне верующего.

 Несчастный Джабаров безумно страдал. Каждому желающему он с пеной у рта доказывал, что для него не только был невозможен сексуальный контакт с его хрюкающими подопечными, но он до них даже не дотрагивался, несмотря на служебные обязанности. Ситуация усугублялась тем, что солдаты были жестоки и часто интересовались самочувствием его беременных наложниц. Попытки Абдула оправдаться только усугубляли язвительность сослуживцев. Свиньям, в свою очередь, постоянно приходилось терпеть побои от свирепого свинаря. Эрудированный Яцкевич где–то вычитал, что у них оргазм длится тридцать минут, и теперь все интересовались у Джабарова — правда ли это.

 И вот вконец озверевшие животные вырвались из ненавистного загона, где они влачили голодное существование среди собственного навоза. Абдул бросился за ними с единственной целью: истребить ненавистных тварей. В его опустошенной и обугленной бесконечными намеками, а то и прямыми оскорблениями душе не осталось ничего, кроме лютой ненависти. И ненависть эта излилась на в общем–то неповинных животных.

 К моменту встречи с Яцкевичем Джабаров уже устал. Физическая форма свиней олимпийской породы была на порядок выше, чем у Абдула. Бегали они намного быстрее. Над головой узбек крутил ремень с тяжелой медной бляхой на конце.

 - Кутынге сэке! Аминге сэке, джалаб! — задыхаясь кричал он вслед удаляющимся свиньям. — Ну, ты это видел? — обратился он к Максиму. — Даже с брюхом бегают, как сайгаки.

 - Так ведь нет у них брюх. Твои свиньи поджарые, как борзые. — Яцкевич улыбнулся свинарю. Ни для кого не было секретом попытки замполита заставить Абдула отказаться от веры. Симпатии личного состава роты были не столько на стороне свинаря, сколько направлены против официального носителя прогрессивных идей. Кроме того, упорное сопротивление узбека не могло не вызвать уважения.

 - Да я про брюхатых говорю. Беременных. Это же не свиньи, это же, это же… — И видимо не найдя оскорбления кардинальнее, чем «свинья» он замолчал. Абдул уперся ладонями в колени и тяжело дышал. Он плюнул и вытер пилоткой мокрый от пота лоб.

 - А что ты, собственно, против свиней имеешь? — Спросил Макс меланхолично. — Вполне приличные животные. Поприличней некоторых двуногих будут.

 - Дерьмо они. В дерьме живут и дерьмо едят. — Джабаров выругался по–узбекски.

 - А мы, по–твоему, не в дерьме живем? Не дерьмо едим? — Яцкевич был настроен на философский лад.

 - Ты, Яцек, за меня не говори. За себя говори. Я дерьмо не ем! Я свиней никогда не ем. А ты свиней ешь. А они едят дерьмо. Значит, и ты ешь дерьмо.

 Яцкевич грустно улыбнулся и похлопал узбека по плечу.

 - Наверное, — столкнуть Максима с философствования было тяжело. А уж свинарю и вообще невозможно. — Свиньи едят дерьмо, мы едим свиней и вырабатываем дерьмо, которое едят свиньи, которых мы едим, и так далее. Круг замкнулся. Упрощенная модель жизни. Ладно, Абдул, чеши к «Циклоиде». Они туда побежали. Узбек снова сплюнул, и побрел, бормоча что–то непонятное, но явно недоброе.

 

 

6

 

 Максиму повезло. Он сумел незаметно для старшины пробраться в казарму. Среди полуодетых, снующих между туалетом и Ленинской комнаты солдат отдыхающей смены он увидел сержанта с красной повязкой на руке. Что бы не выделяться из толпы, Яцкевич снял гимнастерку и пройдя мимо пахнувшей поджаренными портянками сушилки подошел к дежурному по роте.

 - Тимур! — Удивленно спросил он. — Ты почему не сменился? У тебя что, вечный наряд?

 Рустамов тяжело вздохнул и выругался по–казахски. Среди длинной тирады Макс понял только одно слово — «старшина». Но тон не оставлял сомнений. Сержант «залетел» именно ему.

 Непонятно было только то, что дежурный стоял «на тумбочке». От усталости его узкие глаза еще больше окосели. Повязка с белой надписью «Дежурный по роте» была надета вверх ногами.

 Мимо них, довольно улыбаясь, прошел лютый «дед», ефрейтор Носко. Он скручивал в морковку намоченное вафельное полотенце.

 - Пошел «духов» учить. — пояснил Рустамов. — Видишь, неймется ему. Ночует он на КП, хочет, чтобы ему «сказку» рассказали. А то на дембель скоро. Кто ему дома расскажет? Все работать ушли, так он моих дневальных взял.