Свинец в пламени - [25]

Куросима так и присел. «Ах ты чёрт!» — невольно вырвалось у него.

Неужели в этом куске и в самом деле что-то было спрятано? Где-то под тремя красивыми, чётко выдавленными арабскими девятками. А он ещё говорил, что если это мыло смылить на пену, и то ничего не найдёшь!

Он вспомнил, как разозлился Соратани. Разумеется, тот ничего пока из этой затеи с мылом не извлёк и никакими точными доказательствами не располагает. Но что-то он затевает! Омура обвиняет его в воровстве. Может, он уже приступил к осуществлению своего замысла? И что означает его угроза: «Я тебе ещё покажу!»? Вряд ли, конечно, Соратани, будучи мастером дзюдо, просто собирается как-нибудь во время тренировки намять бока третьеразряднику Куросиме. Куросима до крови закусил нижнюю губу.

ЗАБАСТОВКА И ГАЗ

1

События развернулись в тот же вечер. Летнее солнце только садилось, и в хорошую погоду в это время было бы ещё светло. Но горячий ветер с дождём становился всё сильнее, темнота всё гуще, и людям буквально нечем было дышать.

Куросима был ночным дежурным. Обнажённый до пояса, обливаясь потом, он сидел за письменным столом и делал записи в журнале. Стосвечовая лампочка жгла лоб так, словно на голову надели раскалённый металлический обруч.

Внезапно издалека донёсся смутный звон разбитого стекла. Куросима закончил запись результатов медицинского осмотра и приступил к записи беседы по телефону с администрацией Камосакского нефтехимического завода компании «Дайдо сэкию». Завод просил завтра прислать представителя лагеря для переговоров с техническими специалистами по вопросу об урегулировании дела с отходами химического производства. Не успел Куросима дописать эту фразу, как снова раздался звон стекла.

На этот раз звук был отчётливей. И тотчас послышался шум опрокидываемых предметов.

Куросима прислушался. Звук шёл, несомненно, с первого этажа первого корпуса, где помешались европейцы и американцы. Доносилась «хоровая декламация» на английском языке:

«К чёрту обезьянник!»

«К чёрту обезьянник!»

Что-то новое звучало в этом гвалте, не похожее на те обычные задорные выкрики, к которым уже привыкли в лагере. Словно ревели и выли, перекликаясь, сбившиеся в кучи, чем-то вспугнутые дикие звери. Тоску и ужас наводил их дикий вой. Это была уже не простая демонстрация.

Вдруг раздался короткий, сухой, как треск, выстрел и на секунду заглушил шум ветра, и дождя. Очевидно, стреляли из второго номера браунинга — такими были вооружены сотрудники охраны.

Коллективный побег? Бунт? Куросима вскочил, второпях накинул на голое тело китель и, схватив стальную каску и пистолет, метнулся в коридор. Жутко загудел сигнал тревоги. Куросима подбежал к распределительному щиту на стене против отделения и один за другим включил все рубильники. Это первое, что нужно делать в случае побега или бунта.

Он глянул на бегу в окно и увидел во внутреннем дворе баскетбольную стойку, по которой хлестал ливень, — мокрая от дождя, она отливала металлическим блеском. Прожекторы, установленные на крыше, посылали свет во все стороны и, разрывая сплошную пелену дождя, далеко отгоняли густой мрак.

Огибая столовую, Куросима чуть было не налетел на охранника в каске. Тот бежал навстречу, размахивая полицейской дубинкой. С трудом переводя дыхание, охранник проговорил:

— Страшное дело, Куросима-сан! Забастовка.

— Забастовка? — растерянно переспросил Куросима.

— Да. Европейцы и американцы с первого этажа дождались, когда дежурный разнесёт еду, и поопрокидывали столы вместе с ужином.

— Голодовка, что ли?

— Так точно.

— А кто стрелял?

— Это был предупредительный выстрел. Надзиратель хотел их успокоить, а они затащили его к себе и хотели избить. Вот он и выстрелил в воздух.

— Ладно, побегу в первый корпус, а ты звони по телефону начальнику отделения.

Куросима побежал дальше. Каска и пистолет, которые он продолжал держать в руках, вдруг показались ему слишком тяжёлыми. Появляться вооружённым к объявившим голодовку в высшей степени нелепо. И он невольно замедлил шаг. Если бы он мог, он бы выбросил куда-нибудь это снаряжение.

На первом этаже стало несколько тише. Но это, пожалуй, свидетельствовало о том, что они только начинают борьбу. По ту сторону железной решётчатой двери была устроена баррикада из столов, стульев, тюфяков. Из-за баррикады раздавались крики «Черти проклятые!», и в дверь летели очень точно нацеленные алюминиевые миски и сырые яйца.

Возле вахтёрской будки собралось человек пять или шесть охранников. Они не знали, что предпринять. Остальные на всякий случай отправились на посты в наиболее опасных местах лагеря.

— Дерек! Дерек, ответь мне! — позвал Куросима старосту первого этажа, Такума, помощник начальника отделения по группе заключённых европейцев и американцев, уже ушёл, меры по водворению порядка должен был принять Куросима. — Что там у вас случилось?

Наконец из-за баррикад донёсся высокий пронзительный голос:

— К чёрту обезьянник!

Это не был хриплый бас Дерека, Против ожидания он, по-видимому, решил не отвечать. Либо его силой заставили молчать, либо он присоединился к остальной компании. И опять раздался звериный вой и смех нескольких голосов.