Свидетельство - [3]

Часам к трем утра орудийная пальба стала громче и чаще, а к четырем она громыхала уже беспрестанно, так что ото сна воспрянули десятки тысяч жителей города, безмятежно дремавших в своих теплых постелях за темными стеклами окон, за черными картонными листами светомаскировки, в огромных городских джунглях под гордыми сводами особняков и под тысячами скромных крыш. Вспрянули, пробудились и либо совсем позабыли о сне, либо прислушались к гулу всего на одно мгновение и, вплетя его в киноленту своих снов, задремали опять.

В Буде[2], в большом «доходном» доме по улице Аттилы, гул канонады разбудил г-жу Шоош, вдову окружного судьи доктора Антала Шооша. В первый миг она не на шутку перепугалась, решив, что проспала сирену воздушной тревоги и не ударила в подвешенный перед ее дверьми железный рельс. Г-жа Шоош была сигнальщицей ПВО в доме.

Вскочив с постели, она сунула ноги в тапочки и стремглав помчалась через обе комнаты к наружной двери, все время прижимая руку к сердцу — чтобы оно не выскочило от страха, а также чтобы придержать чуточку великоватые, озорно подпрыгивавшие на бегу груди. Только в передней г-жа Шоош остановилась, удивленная: в доме царила мертвая тишина… «Не может быть, чтобы проспал весь дом и никто ничего не слышал! Да и гул Другой какой-то, не похожий на бомбежку».

И вдруг оторопела: это же не бомбежка. Это гремят пушки!

Накануне вечером кто-то по секрету шепнул ей, что русские уже совсем близко. Но чтобы грохот их орудий уже будил людей в городе?.. Судейская вдова вернулась в спальню.

Вчера ей довелось говорить с человеком, своими глазами видевшим, как взрывали дунайский мост Маргит… а теперь вот и это…

Госпожа Шоош знала, что больше ей все равно уже не уснуть. Поэтому она уселась в постели и достала из-под подушки не доконченное вечером вязанье. Г-жа Шоош вязала теплые набрюшники для солдат. Два года назад, когда венгерская Вторая армия еще вела бои на Украине, какое-то благотворительное женское общество попросило г-жу Шоош принять участие в вязке «согревающих поясов». С тех пор Вторая армия уже давно была разбита, а у оставшихся в живых венгерских солдат, право же, были совсем другие заботы, поважнее согревания живота. Да и само женское благотворительное общество давно уже больше не давало ни заказов, ни пряжи на пояса, но г-жа Шоош сама находила пряжу и с удивительным постоянством продолжала вязать и вязать.

Госпожа Шоош, пятнадцать лет назад потерявшая мужа, члена окружного суда доктора Антала Шооша, но, несмотря на свои тридцать девять лет и склонность к полноте, все еще остававшаяся привлекательной, — разумеется, для любителей толстушек, — с искренней любовью вязала теплые набрюшники для бедных солдатиков.

Не спуская глаз с гладких алюминиевых спиц, проворно мелькавших в ее ловких пальцах, она едва заметно шевелила губами, считая петли. Время от времени почтенная вдовушка клала вязанье на колени, похлопывала по нему ладонью, расправляла и прикладывала к своему округлому животику. «Ах, как хорошо, как тепло будет с тобой моему бедненькому солдатику!» — думала она, вздыхала и принималась вязать дальше.

Но вот она вздрогнула. Ведь если так отчетливо слышна артиллерийская перестрелка, значит, фронт уже под Будапештом! Подбирается все ближе, к самому городу. А там и уличные бои начнутся! Уличные бои!

Уличные бои г-жа Шоош представляла себе примерно так: вот на двух концах улицы стенкой выстраиваются противники, затем они бегут друг на друга, стреляют, расходятся, снова схватываются и снова стреляют. Несколько человек падают Боже, они падают! Один солдат, белокурый, голубоглазый юноша, лежит, сраженный, прямо у порога ее дома. Бедняжка, он еще совсем дитя! На землю струится его алая кровь… И г-же Шоош уже не страшны ни свистящие над головой пули, ни грохот кипящего боя, — она выбегает из дому и поднимает с земли бедного раненого юношу. На своих сильных руках она легко несет его наверх, к себе в квартиру, укладывает в постель, обмывает рану, перевязывает индивидуальным пакетом из аптечки ПВО… Потом варит ему крепкий бульон и, обняв, приподнимает бедняжке голову, чтобы напоить его бульоном. О, боже…

А если этот юноша — русский? Ведь страшное оружие, не зная пощады, разит и тех и других. Убийственная, ужасная война!..

Уронив вязанье на колени, г-жа Шоош полными слез глазами задумчиво уставилась в одну точку.

А неподалеку от улицы Аттилы, в квартире г-жи Руднаи на Туннельной улице, гул канонады всего лишь на один миг разбудил крепко спавшую в комнатушке для прислуги Аннушку Кёсеги. Вернее, даже и не разбудил, а только перенес ее совсем еще детское тельце, нывшее от бесконечной работы — мытья посуды поутру, стояния в киоске, уборки, стирки и стряпни допоздна, — из свинцово-тяжелого, похожего на смерть забытья в более легкий сон, легкий и полный приятных, светлых видений. Девушка глубоко вздохнула и задышала чаще. Ей снилось, что она на вокзале и там объявили воздушную тревогу. Второпях, собрав с витрины киоска товары, она огораживает свою стеклянную клетку ставнями из проволочной сетки, вешает на узенькую дверку замок и мчится вместе со всеми в подвал. Толпа людей мечется, толкая ее, тащит куда-то, а она пытается навести порядок, показать, как попасть в бомбоубежище, и никак не может — пропал голос…