Свидетельство - [26]

Не успев просохнуть, приказы и объявления на стенах заклеивались новыми. Чаще всего это были приказы об очередном призыве в армию. Люди даже не читали этих приказов, и, по-видимому, мало кто их выполнял, потому что белый плакат через два дня сменялся зеленым, а зеленый, в свою очередь, — коричневатым, и все три «в последний раз» предписывали одним и тем же возрастам «немедленно явиться» на призывные пункты. Появлялись приказы о спекулянтах, о паникерах, о «разговорах, вызывающих подавленное настроение и неверие в победу», об укрывателях «лиц, признанных евреями», или имущества указанных лиц… И так далее и так далее — всего не перечислишь. И в конце каждого приказа — вид смертной казни, угрожающей его нарушителям; нередко то были незнакомые прежде нашему правосудию кары: виселица, расстрел, ликвидация на месте, ликвидация вместе с членами семьи. Люди читали и — что делать! — смеялись. Хотя приказы эти были делом далеко не шуточным. По кольцу Маргит беспрерывно маршировали роты: это новобранцев и подразделения, не «выказывающие должной воинственности», гоняли смотреть на казни.

В городе стало меньше полицейских. На их место пришла полевая жандармерия с жестяными бляхами на «собачьих цепочках» и нилашисты в мундирах Национальной гвардии. Многие из них были еще совсем желторотыми мальчишками, навербованными со всего города по объявлениям.

Фашисты намеревались все заводы демонтировать и вывезти на Запад станки — как сделало советское военное командование на Украине при отступлении в 1941 году. Фашисты заговорили о «стратегии выжженной земли».

Кое-где им и в самом деле удавалось погрузить сколько-то станков в вагоны. Однако чаще всего демонтаж срывался: то какой-нибудь важный инструмент ломался, то отлетали головки крепежных болтов, то лопалась цепь подъемного крана. И работа не шла. Тщетно орал и топал ногами военный комендант, тщетно размахивал пистолетом — дело не двигалось! Тогда многие предприятия были лишены электроэнергии, а рабочие призваны в армию. Впрочем, ряды поклонников Гитлера, готовых защищать его до последнего дыхания, не слишком увеличились за их счет. На руках у рабочих остались книжечки, удостоверявшие, что они работают на военных предприятиях первого класса: пришлось только «продлить» срок их действия — и рабочие бесследно рассыпались по городу… ищи ветра в поле!..

Разослали повестки о призыве в армию и в отряды «левенте» студентам, гимназистам. Перепуганные родители кинулись друг к другу за советом: что делать? Времени на раздумье было не много. На стенах домов в дополнение множества грозящих смертной казнью плакатов добавился еще один: по безжизненной пустыне, извиваясь, ползет длинный-предлинный товарный поезд с надписью «Сибирь», а на задних буферах последнего вагона в грязном одеянии примостилась костлявая Смерть. Кое-кто не выдержал и отправил сыновей на призывной пункт. Пятнадцати-шестнадцатилетних мальчишек увезли в Германию, подучили немного в военных лагерях, а затем влили в отряды СС или в «Фольксштурм». И они никогда уже не посмели вернуться на родину. Ведь и там, на Западе, — мы знаем это! — им приходилось читать устрашающие плакаты, слушать дикие россказни. Юноши мыкались по Европе, вступали в Иностранный легион, впутывались в одну грязную войну за другой и гибли где-нибудь во Вьетнаме…

Для проведения эвакуации был создан правительственный комиссариат, а по предприятиям — «специальные комиссии». Но на деле всем распоряжались немецкие военные власти. В будапештском городском управлении тоже была создана группа по эвакуации. Руководил ею советник Нэмет, отпрыск знатной фамилии, родственник министра, сын баронессы. Молодой человек был худощав, бледен, со впалой грудью. Разволновавшись или выпив лишнее, он начинал сильно заикаться. Своим продвижением по службе советник был обязан исключительно хорошим манерам. За сравнительно короткую карьеру он постоянно был личным секретарем при том или ином важном лице в городе. И вот он наконец получил и ранг советника, и первую самостоятельную, ответственную должность — иных претендентов на нее не было. В сущности, и здесь распоряжался всем немецкий полковник.

Полковник был весьма недоволен работой молодого советника. Хлопая кожаной перчаткой по столу, он кричал:

— Господин советник, так не пойдет, это не работа, а — ерунда! Мы хотим эвакуировать весь город, вывезти на Запад все население! Будапешт — прошу заметить себе это — не город, Будапешт — стратегическое укрепление! Мы не станем цацкаться с вашими штатскими да ребятишками… И если в результате военных действий погибнут десятки и десятки тысяч жителей — ответственность за это будете нести вы! Учтите это!

Молодой советник, успевший уже основательно пристраститься к спиртному (еще бы, ведь такая ответственность!), глядел на полковника лихорадочно поблескивающими глазами и, заикаясь, бормотал:

— Про-про-стите, но ч-ч-что я м-м-могу поделать? При-при-признаюсь вам, я даже представить себе не могу… Я высчитал, что колонна в миллион человек по четыре в ряд — это же хвост в триста километров длиной.

— Болван! — обругал его полковник и ушел, хлопнув дверью.