Свидетельство Густава Аниаса Хорна - [77]

— Я ничему не верю. Само собой, от посторонних только ложь и услышишь. Лучше изложите мне свои предложения.

— Нет у меня никаких предложений, — сказал Тутайн. — Я убежден, что Эгеди сейчас в вашем доме, поскольку она под воздействием гипноза должна была сюда прийти, как сами вы утверждаете…

Толстуха, громко рассмеявшись, забормотала:

— Мой Фридрих, мой Фридрих, так вот что тебе предлагают эти молодые люди!

Тутайн продолжал:

— Девочка находится в плачевном состоянии, в подробности я сейчас вдаваться не буду. Точнее, я не хочу сейчас — по крайней мере, в данный момент — обсуждать происшествие, которое случилось сегодня; я бы предпочел услышать первое высказывание от вас.

— Что вы такое несете? — крикнула женщина.

— Нечто невразумительное, — сказал Тутайн, — однако достаточно понятное для того, кто не вправе считать себя невиновным.

Я едва сдерживался. Как мне показалось, я понял, что Тутайн вот-вот попадет в тупик. Если мы обвиним тощего мужчину в том, что он был одним из линчевателей, мы уже не сможем надеяться на помощь с его стороны. В любом случае, очевидными доказательствами его вины мы не располагали. Для чего он стал бы избивать, а может, и калечить негритянскую девочку, которая приносит ему доход? А если допустить, что мужчина этот не в своем уме и разрушает то, о чем ему стоило бы заботиться, тогда любой результат наших размышлений окажется сомнительным… Но мужчина своей реакцией обезоружил такое подозрение. В то время как Тутайн формулировал загадки, чрезвычайно взбудоражившие женщину, на лице мужчины проступило выражение глубокой усталости^{124}. Лицо как бы потухло — от скуки или возрастающего нежелания слушать нашу болтовню. (Никогда уже мне не узнать, каким образом Эгеди оказалась во власти этого человека.) Такое погружение в безвременное Ничто испугало меня не меньше, чем пламя, пожиравшее его кожу несколько минут назад. Тут я не удержался и рассказал о нападении на Эгеди: как чужие мужчины избили ее и попытались похитить, но она, видимо, ускользнула от них — во всяком случае, выбралась на улицу и поспешила прочь…

У женщины вырвался протяжный жалобный стон. Но потребовалось довольно много времени, чтобы на лице мужчины растаяла ледяная корка усталости. Он словно пробудился для тягостной повседневной работы.

— Она, наверное, в горах, — сказал он невозмутимо. — Наверное, родной отец забрал ее. Парень это крепкий, но черный как уголь. — Он теперь снова заговорил очень тихо и долго смотрел на меня. — Я вообще ни во что не верю, — добавил после паузы. — Само собой, все это ложь. Во-первых, у Джимми сломана рука, в чем я уверен, потому что сам же ему эту кость и сломал. Во-вторых, ниггер не станет линчевать свою черную дочку — если, конечно, не любит ее больше себя самого. А в этом я сомневаюсь, потому что он отдал ее мне на воспитание за подобающую сумму^{125}. Что я позднее откусил ему ухо и покалечил руку — всего лишь недоразумение, к сердечным делам это отношения не имеет^{126}. В-третьих, ее нельзя заполучить снова, не пристрелив прежде эту бестию, ее отца.

— Я пойду к нему, — сказал я.

Он окинул меня презрительным взглядом, прищелкнул пальцами:

— Я не настолько спятил, чтобы посвящать никчемного молокососа в свои дела. Вы, господа, несете ответственность за причиненный мне ущерб, вот и все.

— Мы не затем сюда пришли, чтобы торговаться с вами, но чтобы найти Эгеди, — сказал я громко.

Толстуха начала плакать. При этом она причитала: «Мой Фридрих, мой Фридрих…»

— Зачем вы сюда пришли, меня не заботит, — сказал мужчина. — Но я вас обоих брошу с сотрясением мозга на дороге, если вы не прекратите мне досаждать.

Даже эту грубость он произнес тихо. Между тем в его длинном теле уже подготавливался какой-то взрыв: как если бы под кожей мало-помалу скапливался яд. Страшное напряжение вдруг отпечаталось на его пепельно-сером лице. Я мысленно прикинул, что уступаю этому человеку в физической силе, к тому же у меня нет никакого опыта по части применения кулаков. Я собрался с духом и, потянув Тутайна за рукав, сказал:

— Мы сейчас уйдем.

Тутайн стряхнул мою руку, шире расставил ноги. Я увидел, как мужчина, замахнувшись, шагнул ко мне. Тутайн прыгнул вперед и кулаком ударил его в живот. Мужчина, не завершив начатого движения, замер и, широко раскрыв глаза, повернулся к новому противнику: но не перешел в нападение, а пошатнулся. Второй удар кулаком обрушился на его лицо. Я внезапно почувствовал, как женщина обхватила меня сзади, бросила на землю и уже в следующее мгновение навалилась сверху всем своим весом. Очевидно, она действовала по определенному плану и ожидала немедленной поддержки со стороны мужчины. Но поскольку поддержки не последовало, я выиграл время и смог освободиться, по крайней мере, настолько, чтобы пустить в дело кулаки. Я заколотил по податливой жирной плоти. Но достиг не очень многого — потому что, вследствие внушенного мне воспитанием предрассудка, вел поединок с чрезмерной сдержанностью. В конце концов я понял, что потерплю поражение в борьбе с этой женщиной. Тогда я выбрал в качестве цели ее утопающие в жиру глаза. Это помогло. Я высвободил ноги, уперся коленом в ложбинку между раздутыми грудями. И встал.