Свидетель века. Бен Ференц – защитник мира и последний живой участник Нюрнбергских процессов - [48]

Вскоре прибыли Джеймс и Мэрилин Макхейни, практически не пострадавшие. В конечном итоге в американский военный госпиталь доставили Гертруду, и все пассажиры самолета счастливо воссоединились после невероятного приключения. Русские оказали Гертруде надлежащую врачебную помощь. Хеппи-энд был бы идеальным, если бы радист С-47 не получил сложную черепно-мозговую травму.

Инцидент с тремя известными американцами и их молодыми женами сразу попал в заголовки американской прессы. В тот же день новостные агентства распространили эту историю. Некоторые газеты напечатали фотографии Телфорда, Мэри и Гертруды на больничной койке. «Он ранен, но счастлив», – гласил один из заголовков. На фотографии генерал лежал на животе и держал за руку сидевшую рядом супругу. Тридцатичетырехлетняя симпатичная мать двоих детей получила незначительные травмы. Несмотря на опасность, которую представляли искривленные прутья арматуры и острые края тысяч руин в Берлине, только один из членов экипажа получил серьезные травмы, отметила «Нью-Йорк Геральд Трибьюн». Она никогда раньше не прыгала с парашютом и сильно переживала, цитировали Мэри Тейлор в газете. «Все нервничали, но паники не было». Экипаж сохранял спокойствие. Ежедневная газета «ПМ» напечатала большую фотографию Гертруды на носилках, за которой ухаживал военный врач. Армейская газета «Старз энд страйпс» назвала Дадли «героем С-47». С травмированным плечом, он из последних сил открыл неисправную дверь, втиснулся в образовавшийся проем, и пассажиры покинули падавший самолет через просвет под его ногами. Заслугой Дадли было и то, что он энергичным пинком подталкивал медлящих пассажиров.

Когда Бен находился в военном госпитале в Берлине, он получил шутливую телеграмму из Нюрнберга. «You can’t keep a good man up» («Хорошего человека не удержать»), – написал Масманно, немного изменив выражение «You can’t keep a good man down» («Хороший человек всегда пробьется»). Он знал, что Бен справится. Коллега по Нюрнбергу Ойген Кляйн также поздравил Гертруду и Бена с «первым прыжком с парашютом». В коллекции Бенджамина Б. Ференца, представленной в Мемориальном музее Холокоста США в Вашингтоне, память о сенсационном событии увековечили наставление Военно-воздушных сил США и «Журнал учета парашютных происшествий» Военного министерства. Бен не удержался и раздобыл особый сувенир на память. На следующий день он отправился в советский штаб, чтобы потребовать собственность американского правительства – конфискованный русскими парашют. Он получил что хотел и сохранил государственное имущество. В саду своего дома в Фюрте Бен сделал из парашюта шатер для вечеринок.

Более или менее восстановившись, они предприняли вторую попытку вернуться в Нюрнберг, на этот раз по железной дороге. В «Историях» сказано, что они успели на последний поезд, который шел из Берлина. Началась холодная война. Это преувеличение: блокада Западного Берлина Советским Союзом датируется в учебниках истории с 24 июня 1948 года по 12 мая 1949 года. Но единичные ограничения свободного передвижения начались за несколько месяцев до блокады – «малая война методом мелких уколов». Заявленная Сталиным цель заключалась в том, чтобы отрезать от снабжения «занимаемые союзниками» территории Берлина, которые были эксклавами в советской оккупационной зоне, чтобы истощить их и навязать коммунистический строй. Советы придерживались противоречащей договору[31] позиции, что бывшая столица рейха полностью относится к сфере их власти. Когда в конце июня 1948 года они блокировали все наземное и водное сообщение, союзники создали воздушный коридор для «изюмных бомбардировщиков», снабжавших западные зоны продовольствием и жизненно важными товарами.

Возможно, замечание Бена также связано с так называемой эскалацией. Василий Соколовский, глава Советской военной администрации в Германии, приказал перекрыть некоторые улицы, после чего американцы и англичане в течение двух дней могли добираться до расположения своих войск в Берлине только по воздуху.

«Шоумен» идет в монастырь

Поначалу Бен не был высокого мнения о Майкле Масманно, который прислал ему шутливую телеграмму. Председатель суда со своим «правилом пингвинов» выставил его в невыгодном свете, позволив обвиняемым говорить все, что заблагорассудится. Бен возмущался: «Речь идет о массовых убийствах, а он приходит и шутит. Я и сам могу неплохо пошутить, но только не в зале суда. Здесь мне было не до смеха». Он считал Нюрнберг неподходящим местом для комедии. Историк Хилари Эрл, ссылаясь на Бена, характеризовал Масманно как великого «шоумена», который на протяжении всей карьеры стремился находиться в центре внимания. Свои выступления в суде он разыгрывал, как голливудские постановки. Под черной мантией судьи с гордо расправленной грудью он носил белую военно-морскую форму. Чтобы Масманно мог говорить с обвиняемыми генералами СС на равных, военно-морской флот перед процессом повысил его до звания капитана первого ранга.

Майкл Анджело Масманно, без сомнения, был блистательной личностью. Еще до Нюрнберга он оставил свой след в политике и правосудии. Он рос в пригороде Питтсбурга (штат Пенсильвания) в большой семье итальянских иммигрантов. У Майкла было семь братьев и сестер. Отец успел поработать в угольной шахте, на железной дороге и в полиции. Мать погибла, когда Майкл был еще ребенком. Ее сбил пьяный водитель автомобиля. Это событие впоследствии отразилось на судебной деятельности Масманно: он принял жесткие меры против вождения в нетрезвом виде и стал первым судьей в Соединенных Штатах, который назначил пьяному водителю наказание в виде тюремного заключения. Чтобы поддержать свою семью, Майкл с четырнадцати лет вкалывал на угольной шахте и при этом успешно учился в школе. Он учился в различных американских высших заведениях и Римском университете и завершил образование с докторской степенью. Его трудолюбие и амбиции иллюстрирует эпизод, о котором Масманно рассказал в профессиональной автобиографии «Вердикт!» (1958). Когда он сутками напролет готовился к экзаменам в адвокатуру и засыпал от усталости, он шел заниматься на ближайший вокзал, где шум и суета прохожих не давали ему сомкнуть глаз.