Свидетель века. Бен Ференц – защитник мира и последний живой участник Нюрнбергских процессов - [23]

Вместе с командой они отправились дальше. По дороге им постоянно попадались небольшие холмы, под которыми они находили тела. По этим захоронениям можно было отследить путь «эвакуационных маршей». «Вдоль дорог покоится, должно быть, от двух до трех тысяч убитых. Некоторые даже не были похоронены, и от вида лежавших вповалку посиневших тел мое сердце разрывалось на части», – записал он позже. Когда они сделали небольшую остановку, чтобы разобраться с дорожным указателем, к ним подбежал окровавленный мужчина в штатском.

– Чем я могу вам помочь? – спросил Бен.

– Пожалуйста, пожалуйста, – бормотал он, – я немецкий солдат.

Бен спросил, где его униформа. Немец указал на штаны. Русские отняли у него все остальное, и сейчас гнались за ним. Он потерял воинскую книжку и вместо нее предъявил несколько не скрепленных бумаг. Среди них оказалась фотография члена СС.

– Вы из СС?

– Нет, нет, – взмолился мужчина и попытался забраться к ним в джип.

В этот момент на вершине холма показался мужчина на велосипеде. На его плече висела винтовка.

– Они стреляли в меня. Они меня убьют, – рыдал перепуганный немец.

Тем временем велосипедист, оказавшийся русским, подкатил к джипу.

– Это эсэсовец, – крикнул он.

Беглец снова стал упрашивать Бена спасти его.

– На вас нет униформы, – прокричал в ответ ему Бен. Русскому же он сказал:

– Делай, что хочешь!

Когда «нацист услышал это, он зарыдал, но в тот момент русский взял винтовку и с расстояния около четырех метров выстрелил в спину убегавшему немцу». Немец пробежал еще немного, угодил под колеса ехавшего американского грузовика и упал замертво. Водитель был шокирован.

– Сэр, – оправдывался он перед офицером, сопровождавшим Бена, – я ничего не мог поделать.

– Просто уберите его с дороги и езжайте дальше! – приказал офицер.

Дикие сцены сопровождали их не только на улицах. Бен беседовал с людьми, принимавшими участие в «маршах смерти», а также с немецкими жителями из окрестностей лагеря. Он писал, что самые умные успели сбежать. Дома оставшихся немцев разграбили голодающие бывшие узники. В те месяцы многие жили «в домах, которые нашли по дороге». Бен несколько раз заходил в жилые дома и конюшни, захваченные бывшими заключенными. «Люди лежали повсюду, многие были слишком больны, чтобы двигаться, и просто ждали кого-нибудь, кто придет и поможет им», – писал он. Больше всего боялись русских. Одна старуха жаловалась Бену, что «красные» украли ее единственную корову. Она осталась без молока и просила Ференца вернуть корову и наказать воров. Бен ответил, что из-за немцев русские потеряли гораздо больше, чем одну корову, и если она захочет вернуть скотину, то может обратиться к Гитлеру.

Наконец они добрались до Флоссенбюрга. Лагерь располагался на склоне возле развалин средневекового замка и был виден издалека. Мрачные бараки «необъяснимым образом контрастировали» со старинной крепостью. На воротах они увидели две таблички. На одной по-английски было написано «Карантин», на другой – «Счастливый конец для заключенных! Добро пожаловать!» (Prisoners Happy End! Welcome!). Их повесил чешский заключенный и секретарь лагеря Эмиль Лезак, который начал писать первую историю лагеря в его последние часы – утром 23 апреля, до прибытия 358-го и 359-го пехотных полков 90-й дивизии 3-й армии США. Заслышав звук двигателей приближавшихся патрулей, он бросил предложение на полуслове: «Сейчас я должен прерваться, освободители здесь!» У входа стояли два американских врача. В лагере была эпидемия тифа, но Бену и его спутникам дали понять, что, разумеется, они могут войти, чтобы провести расследование. «В лагере все еще было около четырнадцати сотен заключенных, и горели десятки маленьких костров, на которых сжигали кишащую вшами одежду», – вспоминал Ференц.

Сначала Бен осмотрел крематорий. Немецкие инженеры построили специальное приспособление: «Погибших выносили из лазарета или из другого помещения, где они умерли, и грузили на телегу. Она была сконструирована как большой гроб и установлена на узкоколейную железную дорогу. Когда кузов наполнялся, телегу отправляли в крематорий». Открывались тяжелые железные ворота, телега въезжала в туннель и спускалась по склону в расположенный внизу крематорий. «Мы открыли запертые ворота и спустились по шпалам», – рассказал Бен. Он спрашивал себя, сколько людей «прибыло сюда упрощенным путем – в телеге». Он описал крематорий как небольшое здание с несколькими комнатами. В одной комнате была большая печь. «Огонь не горел, но пепел и кости были отчетливо видны». В соседней комнате были сложены как «в поленнице» около шестидесяти трупов. Только нехватка топлива спасла от кремации тела этих людей, которые несколько дней назад были живы. «От них остались только кожа да кости, но и на таких телах были заметны шишки и рубцы от ударов. Ягодицы были почерневшими и посиневшими в тех местах, где резиновая трубка СС оставила след до самой смерти». (О таких трубках, частично заполненных песком, также сообщали из других концлагерей как об орудиях пыток.) Удушающий запах разложения был невыносим, но зрелище этих избитых, истощенных от голода тел и мысли о том, как они встретили свою смерть, были еще хуже. За крематорием Бен обнаружил яму, заполненную пеплом, в которой виднелись остатки человеческих костей. Если яма переполнялась, пепел разбрасывали на соседних полях. Мрачная серая дымка все еще витала над землей. Специальные сооружения сохранились как часть мемориального комплекса. «После 1945 года туннель, спуск и крематорий стали важным напоминанием о концентрационном лагере Флоссенбюрг и символом массовой гибели в лагере», – сказано в брошюре, посвященной мемориалу Флоссенбюрг.