Свидетель века. Бен Ференц – защитник мира и последний живой участник Нюрнбергских процессов - [19]

Следствие по другому «делу» также заставило его задуматься. На этот раз речь шла о трех американских летчиках, убитых немецкими гражданами. Бен узнал, что летчиков похоронили на краю кладбища недалеко от Трира. Он приказал охраннику кладбища показать ему место и эксгумировать захороненных. Бен помыл тела и нашел у двоих идентификационные номера на внутренней стороне их полетных костюмов. Третий человек был голым. С короткой стрижкой он выглядел «как типичный американский мальчик». Имена двоих опознанных летчиков совпали с именами из записей гестапо, где упоминались три американца. Бен сообщил в штаб, что двое из трех разыскиваемых мужчин опознаны. У третьего идентификационный номер отсутствовал, но, вероятнее всего, это третий пропавший боец. Через несколько месяцев Бен узнал, что предполагаемый покойник жив, здоров и мирно поживает где-то в Арканзасе. В разговоре он добавляет: «По сей день я не знаю, кто был третьим погибшим. На войне сложно установить, кто были погибшие и сколько было жертв». Это стало для него уроком: «Я научился не полагаться на косвенные улики». Как главный обвинитель на Нюрнбергском процессе, он всегда должен был добывать прямые доказательства.

С Дитрих в душе

Кроме расследования дел о сбитых летчиках, Ференц собирал свидетельства и доказательства, подтверждающие массовые убийства в немецких концлагерях. После освобождения лагерей союзными армиями он одним из первых получил представление об этих местах. Он столкнулся со «случаями массовых убийств, жестокого и ужасного уничтожения, которые я сейчас не могу описать. Это все часть тревожных, аномальных вещей, которые здесь происходят. Я закрываю глаза и думаю, что это неправда, любовь моя. Что это все безумный сон, который исчезнет, когда я снова открою глаза. Потом я открываю глаза и понимаю, что это правда», – написал он Гертруде 16 апреля. Соблазн притвориться слепым был велик, но горе залегло так глубоко, что он не мог отвести взгляд.

Восемью днями раньше он уехал с небольшой командой «в поисках улик против военных преступников». Кроме него в состав следственной группы входили второй лейтенант, «который был очень рад, что ему разрешили отправиться вместе с ними», голландский солдат, служивший переводчиком, и водитель. «Поступили сообщения из разных источников, так что мне было легко составить план маршрута, который вел нас через Бельгию и Люксембург обратно во Францию и через большую часть Германии», – сообщал Бен.

Ситуация в последние недели войны была неуправляемой. По пути они встречали бесконечные потоки людей – в Европе происходила миграция народов. «Куда только они все могут идти?» – спрашивал себя Бен. «Молодые и старые, во всевозможных нарядах и униформах, мужчины и женщины, они брели по пыльным улицам. Кто-то нес узелки за спиной, у кого-то не было даже этого, а многие тянули за собой маленькие тележки со всем своим скарбом». Большинство из них были немцами, которые смогли бежать, когда война постучала в их двери. Они бежали от Красной армии дальше на запад. Маршем шли тысячи французских солдат, освобожденных из немецкого плена.

– Куда ты идешь? – спросил Бен одного из них.

– Домой, в Париж, – улыбаясь, ответил француз. Ему оставалось идти каких-то пятьсот километров.

Военные власти предоставляли бездомным импровизированные лагеря, грязные и необустроенные. «Все страдают от одной и той же нищеты», – заключил Бен. Скудная и нестабильная жизнь породила «новый тип морали». «Все кровати конфискуют пары, которым больше нечем заняться, кроме как обжиматься целый день. Нет ни уединения, ни абсолютно никакого стыда», – записывал Ференц свои наблюдения. Все происходило открыто, на публике. «Это разбитое на части существование прячется за видимостью смеха и пения, но какими были эти люди до этого, и какими они будут, когда вернутся к своему общественному порядку?» – задумывался он. Война принесла своего рода переоценку всех ценностей. «Я видел, как многие молодые женщины предлагали свои тела за банку бобов. Вещи, которые имели значение до войны, сейчас ничего не значат, люди проживают день за днем, и только то, что есть у них в руках, хоть чего-то да стоит».

Мрачное впечатление усугубляли картины разрушенных городов. «Нет слов, чтобы описать руины, оставленные войной», – писал Бен. Поездка через разбомбленный до основания город была сущим кошмаром. На километры вперед глазу было не за что зацепиться, кроме руин и обломков. «Так обстоят дела в Кобленце, Кёльне, Аахене, Бастони, Висбадене, Майнце и десятках других городов», – фиксировал Бен свои наблюдения. Он ночевал в некогда роскошном отеле, в той части здания, которая уцелела после бомбардировки. Там обосновались американские солдаты. Предметы интерьера, «которые, должно быть, стоили целое состояние», теперь разломанные валялись вокруг. «В винном погребе были разбиты 20 000 бутылок с вином. Мебель с резьбой ручной работы использовали для растопки». Все это было частью войны в Европе, «невиданной и, вероятно, невообразимой в Америке».

Были и светлые моменты, которые отвлекали его и вызывали улыбку. Вечером 16 апреля Бен написал длинное письмо Гертруде и рассказал о встрече с актрисой Марлен Дитрих– практически обнаженной. «Нет, я не сошел с ума», – уверял он. Дитрих выступала перед бойцами на концертах, устроенных Объединенными организациями обслуживания (ООО) Вооруженных сил, созданными по инициативе президента Рузвельта. В их состав входили различные благотворительные организации, поддерживавшие боевой дух в войсках. По словам Бена, он и звезда Голливуда остановились в одном здании: «Она на первом этаже, я на третьем. Душ находился внизу». Бен спустился по лестнице, чтобы освежиться после концерта. В тот же момент вышла дива.