Свидетель с заставы № 3 - [3]

— Карпов был отличный конник! — не преминул сказать старшина.

Ермолай не знал норова лошади, волновался, но не желал отставать от остальных.

— Корпус держи прямо, не гнись!.. Свободней себя чувствуй, крепче шенкель, за луку не цепляться, упадёшь — не расколешься! — покрикивал Петеков. И, наконец, скомандовал: — Ры-ысью ма-а-арш!

Серов пришпорил Ездового и с замедленного шага сразу попытался перевести его на рысь. Конь помчался галопом.

Не успел Ермолай опомниться, как ноги его выскочили из стремян. Он схватился было обеими руками за луку, но в ту же секунду его вышибло из седла.

Проклиная всё на свете, Серов поднялся и под общий смех побежал за конём.

Единственным утешением оказалась для Ермолая мишень. В первый же раз он выбил норму, и Яковлев поставил его в пример двум другим молодым солдатам...

Вечером начальник вызвал Серова к себе в кабинет. Рядом с ним сидел сержант Ивлев.

— Садитесь, товарищ Серов, — предложил Яковлев и Ермолаю.

«Ругать начнёт», — с тоской подумал Ермолай, но лейтенант приветливо улыбнулся и сказал:

— Мы с комсомольским секретарём о вас сейчас беседовали. Комсомольцы хотели было обсудить ваш проступок на бюро, но решили, что вы свою вину сами осознали.

«Лучше бы он меня поругал», — помрачнел Ермолай, чувствуя, как краска заливает лицо.

— Полковник Суслов говорил мне, что Ваш отец в гражданскую войну дрался с оккупантами в отряде Сергея Лазо,— спокойно продолжал Яковлев.

— Отец награждён орденом Красного Знамени, — едва слышно произнёс Ермолай.

— Ну вот, видите! Ему было бы очень неприятно услышать о сыне плохое.

Помолчав, Яковлев сказал:

— Трудно к нашей службе привыкать. Я сам когда-то был молодым пограничником. Помню ехал на заставу, думал, что сразу нарушителя задержу, героем стану. В нашей службе, очень важной и почётной, нет внешнего блеска, и для того, чтобы стать хорошим, бдительным, умелым воином, надо вложить много кропотливого, упорного труда. Именно труда. Мало только понимать важность охраны государственной границы, главное — бдительность, дисциплина и труд.

— Валентин Котельников так и писал,— сказал Ивлев. — Ты, конечно, слышал о Валентине Котельникове? — сержант посмотрел на Ермолая.

— Конечно!

— Он так писал в Донбасс своему брату: «Я был машинистом, шахтёром и должен сказать, что охранять границу труднее...»

— Замечательный был пограничник! — подтвердил Яковлев...

3. ПЕРВЫЕ ДВА

Над самым обрывом высились стволы ясеня и берёзы. Метель намела вокруг деревьев и кустов сугробы. Внизу стыла подо льдом широкая Уссури. Луна еще не взошла, и в ночном мраке терялись очертания противоположного маньчжурского берега. Лёгкий ветер дул с отрогов Сихоте-Алиня и стучал голыми ветвями таволги и бузины.

За одним из кустов лежали Серов и старшина Петеков.

Скорее бы утро! Ермолай впервые был в ночном наряде и испытывал какую-то непонятную, смутную тревогу.

Откуда-то издалека донёсся протяжный волчий вой.

Ермолай вздрогнул. Секунду назад он боялся тишины, но ещё пуще встревожился, услыхав вой одинокого зверя.

Река, такая обычная днём, казалась сейчас таинственной; за каждым деревом чудились длинномордые медведи и громадные уссурийские тигры...

Несмотря на валенки, шерстяные носки и фланелевые портянки, пальцы ног прихватывал мороз. Винтовка холодила руки сквозь двойные шерстяные перчатки и варежки. Побегать бы, попрыгать бы, похлопать руками по бокам — но нет, нужно лежать тихо, незаметно, чтобы тебя не видно и не слышно было.

Опять завыл волк, на этот раз ближе. Жутко! А в селе Ермолай никогда не обращал внимания на вой волков, хотя зимой они бродили чуть ли не под самыми окнами.

Бывалые пограничники предупреждали, что ночью в наряде одолевает предательский сон. «Непонятно, как тут можно уснуть!»—думал Серов.

Кругом было темно, мрачно, и минуты казались часами.

Не было печали — теперь замерзает нос. А не так холодно. Ну градусов двадцать. Ермолай зачерпнул снега, потёр лицо. Теперь, вроде, жарко...

Ермолай движением бровей стряхнул упавшие на лоб хлопья снега и приподнял сползший капюшон белого маскировочного халата.

Теперь он так же, как те пограничники-герои, о которых Ермолай читал в книгах и газетах, стоит на посту, охраняет рубежи своей Родины. Враги не пройдут здесь, он, Ермолай, не пропустит их, он не пропустит...

Ермолай с таким напряжением вглядывался в реку, что защемило в глазах.

Что это? Ведь это же люди? Конечно, люди! Самые настоящие люди! Пять человек. Ползут по льду и так близко от берега! Ну, началось...

Надо взять их внезапно, на испуг и обязательно живыми. Начальник говорил, что нарушителей следует уничтожать только при сопротивлении. Но как их задержишь? Двое против пятерых, и в первый же ночной наряд. Неужели Петеков их не видит? Почему он так спокоен?..

Ермолай тронул старшину за рукав и показал рукой на лёд.

Пусть Петеков возьмёт на себя троих, с двумя остальными как-нибудь управится Ермолай. Но почему они не двигаются? Почему перестали ползти?..

Ермолай так порывисто дышал, что сухие снежинки взлетали пухом, попадали в нос, на щёки и тотчас таяли.

Смерив взглядом расстояние до нарушителей, он снова, на этот раз энергичнее, подтолкнул Петекова. «Чего же медлить!..»