Свидетель истории - [45]

- Года три не бывали в наших краях, батюшка!

- Для точности скажу - четыре года, как вашим городком не любовался.

- Все катаетесь, отец Яков? Все смотрите?

- Езжу по малым делам и, подлинно, смотрю. Есть ныне что поглядеть в российских городах и весях. Аивстолицы заглядывал, и даже живал неподолгу. Живут люди и там.

- Про мое горе слыхали, отец Яков?

- Ранее, по совести, не знал, только здесь и услыхал. Большое вам, Сергей Павлович, ниспослано испытание. Ну, Бог поможет, образуется.

- Как же это образуется? Ведь дочка в бессрочной каторге, и то из милости.

- Слыхал, слыхал и искренно соболезную.

- А за что это мне, батюшка? Сам я революцию не проповедовал, детей старался воспитывать по мере средств, в свободе их не стеснял, да вот и дождался на свою седую голову. За что осуждена - знаете ли?

- Слыхал, что по политике.

- А по какой политике? По участию в убийствах! Питерский взрыв помните, покушение на министра?

- Да ведь как не помнить! Перед самым событием денька за два самолично был там на приеме, удостоился.

- Вот она, значит, и вас могла взорвать. И меня могла убить, они хотели весь Государственный совет на воздух.

Отец Яков припомнил, как видел в совете молодую чету и как дама была похожа на докторову дочку. Но промолчал.

- За что же мне это, отец Яков? Как у вас там на этот счет в Священных писаниях?

- Испытание.

- Покорно благодарю. А за что? Я, как узнал, верить не хотел. Вы моей Натули не знали. Воспитана была в ласке и в цветущем здоровье. Девочка была нежная и добрая - мухи не обижала. Маленькой плакала трое суток, когда задавили ее щеночка. Гимназисткой была - перестала есть мясо: не убий! Был у них такой кружок, вроде толстовского. Как же это так могло случиться? А я вам скажу, отец Яков: это ее увлекли, а ей самой всякое насилие чуждо.

- Возможно, возможно.

- Не возможно, а наверное так. Нужно тех наказывать, кто ее вовлек в преступные дела!

- Без наказания не останутся.

- Я, батюшка, писал и все объяснял. И на высочайшее имя подал. А она мне знаете что сказала, когда меня пустили к ней в тюрьму на свидание? "Мне,- говорит,- очень тяжело, что я тебе доставила столько страданий; но,говорит,- я ни в чем не раскаиваюсь и прошу тебя не позорить никакими прошениями мою революционную честь!" Поняли? Это я опозорил ее честь!

- По молодости лет, Сергей Павлович. Молодой задор говорит.

Сергей Павлович как-то сразу переменил тон:

- Знаю, отец Яков. Сам был молод, знаю. И сказать по чистой совести горжусь! И скорблю, и горжусь, что моя дочь - другим не чета. Сама за себя ответила и ничьей милости не хочет.

Отец Яков не знал, нужно ли и тут поддакнуть или лучше промолчать. Ограничился словами:

- Ну, Бог даст - пройдет тяжелая полоса, и в политике полегчает. Может, будет амнистия или нечто подобное.

- Нет, батюшка, тут не амнистия, а нужно хорошенькую революцию!

Отец Яков кашлянул и не ответил. Трудненько беседовать с такими людьми, хотя и весьма почтенными. Разумеется - скорбь говорит в человеке! Чтобы продлить беседу, поинтересовался:

- А где же содержат теперь молодую особу?

- Какую особу?

- Разумею - дочку вашу.

- А, Натулю! Она сидит в Москве, в женской каторжной тюрьме. Сейчас там, а верно, потом увезут куда-нибудь в Сибирь, в настоящую каторгу, неизвестно.

В памяти порывшись, отец Яков сказал:

- Той тюрьмы начальницу знавал. Особа почтенная, из знатных. Ранее имела девичий приют, каковой и осматривал, так что довелось побеседовать. Было тому назад лет шесть, а ныне стала начальницей.

- Везде у вас знакомства, отец Яков. А нельзя ли вот по вашему знакомству передать Натуле посылку, баночку вишневого варенья? Она очень любила вишневое, без косточек. Писем мы с ней не пишем, да и не о чем, а варенье послал бы. Вы отсюда в Москву?

- Обязательно. Ныне четверг, а ко вторнику в Москве. Могу и вареньице передать, если разрешают.

- Это разрешают свободно. Просто - сдайте в контору, тут и начальница не нужна. А почтой послать - еще пропадет.

- Могу, могу.

Нельзя в такой малости отказать огорченному отцу, хотя и не любил отец Яков соприкасаться с опасными учреждениями. Но ведь что ж: отец посылает дочери сладкое через духовную особу; ничего подозрительного.

Калымов предложил отцу Якову заночевать. Устроил его хорошо, в бывшей комнате Наташи.

- Вот здесь жила. Вон и книжки ее остались в шкапу, детские и разные учебники. Храню. А вы, батюшка, на сон грядущий в постели читаете?

- Сей привычки не имел от рождения.

- Ну, а я все-таки дам вам прочитать письмо Натули. Писано ее приятелям, а мне дали копию. Писала, когда ждала казни. Вот вы людей изучаете, вам это должно быть интересным. Сам Лев Толстой читал, ему показывали. Прочитавши, будто бы прослезился. Вот и я, когда читал, ревел голосом, а понять ничего не мог. Тут бы с ума сойти надо - а она пишет философию. Такая у меня дочь, отец Яков! Вы непременно прочитайте.

- Прочитаю, прочитаю. И за доверие покорно благодарю.

- Тут, в ее комнате, и прочтете. А и плохо же мне, отец Яков! Стар становлюсь, а утешенья нет. Ну да что же грусть разводить. Сейчас принесу письмо, а завтра вернете.