Свидетель апокалипсиса - [18]

Сомкнулись волны над прекрасной мраморной головкой Орголины, и лишь круги на поверхности напоминали о том, что здесь произошло. Но вскоре исчезли и они, только водная гладь да голубое небо, мраморные скалы да убитый отчаяньем человек остались в этом мире. А потом снова был сон, прямо здесь, у кромки обрыва. И сны его были полны ею, она жила, улыбалась, что-то говорила, протягивая лепечущего малыша.

Едва лучи восходящего светила коснулись человека, как он был уже на ногах. То, что предстало его глазам, всколыхнуло окаменевшее сердце, заставило бешено биться. По волнам, протягивая к нему руки, шла она, Орголина, божественно прекрасная в брызгах золотистых волн, в лучах восходящего солнца. Она была жива и спешила к нему! Он не верил своим глазам, твердил, что это сон, что наваждение исчезнет, прогонял сон прочь, но наваждение не уходило.

Это не сон, но это и не Орголина, лишь точная копия ее, статуя, высеченная из холодного и мертвого мрамора и неведомо как ожившая. И теперь он обнимал живое, но холодное тело. И глядя на нее, его осенила безумная по своей грандиозности мысль: создать на планете свой мир, заселив его ожившими изваяниями.

Алм принялся за работу, высекая из камня все новые и новые статуи, иногда прерываясь, чтобы испить чудотворной воды, подаваемой ему Орголиной, да принять ее нежную, ненавязчивую ласку. Поначалу ласки, пусть даже божественно-прекрасного, хоть и ожившего, но все-таки камня, заставляли его вздрагивать, но постепенно он привык к ним, стал нечувствителен к холоду, чему виной то ли волшебная вода планеты, то ли его огромное желание стать таким же, каким будет весь этот мир. Он чувствовал, что постепенно становится таким же, как и она.

День и ночь сменяли друг друга, а он все продолжал работать, высекая все новые и новые статуи, наделяя каждую из них частицей своей души. А когда Алм почувствовал усталость и уснул полный радужных планов в объятиях милой подруги, снились ему веселые цветные сны, в которых он снова мог смеяться.

Алма разбудил стук. Глазам предстала невероятная картина, его вчерашние творения, вооружившись невесть откуда взявшимися резцами, усердно высекали из скалистых пород мрамора, фигуры подобные себе…

Так протекали месяцы и годы. Его первенцы продолжали начатое им дело, плодя множество себе подобных, а те, в свою очередь, также активно включались в работу. Население планеты неуклонно росло.

Но жизнь на планете не исчерпывалась только бесконечным воспроизведением себе подобных. Создавались великолепнейшие дворцы и храмы, роскошные особняки и крепкие дома-крепости. Все то, что когда-то очень давно видел Алм в ином мире, названия которого он уже не помнил. Он позабыл ту, прежнюю жизнь и лишь иногда, в лунные ночи с особенной страстью предавался работе, стараясь прогнать невесть откуда нахлынувшую тоску. В эти ночи «рождались» поэты. Он стал таким же, как и все, он не знал усталости и нужды в чем-либо, без ума любил Орголину, отвечавшую ему тем же.

Однажды он заметил, что на его планете, оказывается, живут два типа существ, он даже условно разделил их на две группы: «ночники» и «дневники». Ночные, а их было гораздо больше, созданы ночью и трудились чаще по ночам, дневные, соответственно, днем. Ночные из предметов архитектуры тяготели к постройкам тяжелых и массивных сооружений, дневные же отдавали предпочтение постройкам более легким и помпезным. Те, что были рождены ночью, никогда не пили морской воды днем, и наоборот.

За сутки вода менялась дважды: днем она была золотистая и по вкусу напоминала апельсиновый сок, ночью она становилась зеленоватой, и вкус ее был кисло-сладким. Алм только тем и отличался от остальных, что одинаково пил и ту, и другую воду, чем в не меньшей мере заслужил почет и восхищение жителей, нежели своими знаниями и званием «Отца цивилизации». Он был Богом!

И еще одно обстоятельство не ускользнуло от его глаз: между этими двумя группами велась незаметная, но непримиримая война. Об этом он мог судить на основании их жестов и взглядов. А однажды, совершенно случайно, стал свидетелем и проявления их физической вражды.

Это случилось ночью. Он вышел прогуляться вдоль берега, полюбоваться отражением луны в море, вдохнуть свежесть волн. Обычно, в это время ему лучше всего работалось, но сегодня он изменил своим привычкам и решил просто отдохнуть в ночной тиши. Он шел по мокрому, серебристому в лучах луны песку, шел, поддавшись необъяснимой неге и очарованию ночи. И в этот миг услышал крик отчаянья, вопль о пощаде.

Неслышно ступая, Алм приблизился. Осторожно выглянув из-за выступа скалы он увидел сцену умерщвления, без треска ломающихся костей, без крови, но, тем не менее, ужасную, как любая смерть.

Процесс казни был предельно прост. Двое подтаскивали к воде жертву, а третий вливал ей в рот несколько капель морской воды. Этого вполне было достаточно, чтобы навсегда заставить замолчать. Затем бездыханное тело опускалось на влажный песок. Оно бледнело, приобретало серый, мертвенный цвет и спустя несколько мгновений легкий ветерок, словно пух, сдувал с земли то, что оставалось. В ту ночь было казнено более десятка «дневных» и теперь Алму стало ясно, почему их становится все меньше день ото дня.