Свидания - [26]

Шрифт
Интервал

Я видоизменил вопрос: что ты хочешь сказать? - спросил я. Я мог бы перестраивать этот вопрос снова и снова, лишь бы она не отвечала, лишь бы не договаривала фразу, когда бы ей пришло в голову таковую начать, потому что, если Симону все было известно еще позавчера или раньше, то я не понимал и понимать не хотел, довольно с меня людей, которым все известно. И тогда Одри сразила меня наповал, легко и изящно, как давеча отламывала хлеб, слишком уж легко, сказал я себе, но я себе много чего говорил. Я ушла с его согласия, объяснила она, он меня не ждал, это ты меня ждал, и даже дети знали, знали, что я уехала на некоторое время, они видели, как я выходила из дому, только, конечно, не знали, куда и зачем. Они меня ждали, но не беспокоились, единственное, чего они не знают, это про нас с тобой и что мы с Симоном собираемся расстаться, но скоро узнают, не сегодня, разумеется, особенно если ты зайдешь. Погоди, сказал я, мне, в сущности, непонятно, зачем бы мне туда идти, и потом, можно задать тебе один вопрос?

Мне стало тесно в нише подъезда, она не вмещала моего замешательства - за неимением лучшего назовем это так, пока я не определю, что именно я испытывал, - было ясно лишь, что здесь нам не хватает пространства, мы стоим слишком близко и не можем выявить то, что вырисовывается, проступает, как при проявке снимка, на котором мне предстояло увидеть самого себя. То есть проявиться должен был я, такой, каким меня видел Симон, сейчас или раньше, точнее, несколько дней назад. Как же это? - спросил я, ведя Одри по улице в сторону от бульвара. Давай присядем здесь в сквере, предложил я, так будет удобнее.

Мы присели, рядышком, напротив пустой песочницы и горки, по которой никто не съезжал, на горизонте - ни одной мамаши, и никого во всем сквере в разгар воскресного дня, только она да я, но руку ее я все же выпустил, куда важнее было послушать. Если не считать городского гула, место оказалось тихим, и заговори она, я бы ничего не упустил.

Как же это? - повторял я. С каких пор? Что, собственно, он знает?

Что я ушла ждать тебя, сказала она.

Я даже шока не испытал. Я пытался понять, понять во что бы то ни стало, а уж после разобраться, какое это на меня производит или могло бы произвести впечатление, лишь бы понять, остальное приложится, видно будет, я бы хотел, чтобы ты объяснилась, сказал я.

Я говорила ему о тебе, сказала она. То есть обо мне.

В сквере по-прежнему ни души. Нас будто намеренно оставляли одних. Будто весь город был в курсе и нарочно не вмешивался.

Что значит говорила? - спросил я. Что ты могла ему сказать?

И вечно у меня эта потребность все уточнять, раскладывать по полочкам, чтобы самому не запутаться, потому что, разумеется, я ее по-прежнему любил, подумать только, уже «по-прежнему», мелькнуло в голове, и если нужно пройти еще какой-то путь, я его пройду, это не помешает мне ее любить, я не о том, тут проблема иного рода, мне требовалось связать все воедино, не знаю, кто сказал, что логика и любовь несовместимы. Очень даже.

Я сказала ему, что ты мне нравишься, ответила Одри, что я хочу встретиться с тобой и предпочитаю уйти. Я бы все равно ушла, но в данном случае так получилось даже лучше. Симон считал, что лучше мне уйти не просто так, а с какой-нибудь целью. С тех пор, как мы начали расставаться, он мне сочувствует и старается помочь.

Допустим, сказал я. До сих пор понятно. Более или менее.

Скорее менее. Со мной разговаривала в эту минуту совсем другая женщина. Н-да. Я ее едва узнал, а она уже меняется. Я смотрел на нее, пытаясь разгадать секрет перемен, но ничего не получалось, у нее было в точности то же лицо, и это лицо я любил.

Теперь мне предстояло любить другую. В том-то и фокус.

Ладно, утрясется. Еще одно усилие. Ну, чтобы любить ее так же. Дело даже не в усилии. Я уже к ней привык, и, хотя я не против неожиданностей в качестве закваски, мне сейчас надо было приспосабливаться заново. Прибавить ей какую-то черту. Ну так не жадничай, прибавь, сказал я себе. Дополни ее.

К тому же меня смущал Симон. Не терплю, когда мне врут. И когда лезут в мои дела. А теперь оказывается, я ему еще и обязан. Уж лучше бы я его обманывал сам.

Чего я не понимаю, добавил я, так это зачем он меня пригласил ждать вместе с ним.

Затем, чтобы ты меня ждал, ответила она. Я сама попросила. Чтобы мне помочь. Чтобы ты подготовился. Говорю тебе, мы с ним хорошо ладим с тех пор, как стали расходиться.

А потом он позволил мне вернуться вечером домой и получить твое сообщение, сказал я.

Нет. Домой ты вернулся сам.

Приятно слышать.

В таком случае объясни мне, возразил я, почему на следующий день он пытался воспрепятствовать нашей встрече, посадив меня с твоими детьми вместо...

Няньки? - спросила она.

Да, сказал я. Почему он пытался нам помешать?

Потому что ты ему был нужен, ответила Одри, она давала наконец разъяснения, и я это ценил. Не так уж важно, встретились бы мы в тот вечер или в какой-нибудь другой. Главное, чтобы встретились. Мы и встретились, кстати. Но даже если б и нет.

Что?

Ты меня ждал.

Да.

Я никогда не думала, что тебе обязательно меня любить, сказала она.


Рекомендуем почитать
Возвращение

Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.


Нора, или Гори, Осло, гори

Когда твой парень общается со своей бывшей, интеллектуальной красоткой, звездой Инстаграма и тонкой столичной штучкой, – как здесь не ревновать? Вот Юханна и ревнует. Не спит ночами, просматривает фотографии Норы, закатывает Эмилю громкие скандалы. И отравляет, отравляет себя и свои отношения. Да и все вокруг тоже. «Гори, Осло, гори» – автобиографический роман молодой шведской писательницы о любовном треугольнике между тремя людьми и тремя скандинавскими столицами: Юханной из Стокгольма, Эмилем из Копенгагена и Норой из Осло.


Огненные зори

Книга посвящается 60-летию вооруженного народного восстания в Болгарии в сентябре 1923 года. В произведениях известного болгарского писателя повествуется о видных деятелях мирового коммунистического движения Георгии Димитрове и Василе Коларове, командирах повстанческих отрядов Георгии Дамянове и Христо Михайлове, о героях-повстанцах, представителях различных слоев болгарского народа, объединившихся в борьбе против монархического гнета, за установление народной власти. Автор раскрывает богатые боевые и революционные традиции болгарского народа, показывает преемственность поколений болгарских революционеров. Книга представит интерес для широкого круга читателей.


Дела человеческие

Французская романистка Карин Тюиль, выпустившая более десяти успешных книг, стала по-настоящему знаменитой с выходом в 2019 году романа «Дела человеческие», в центре которого громкий судебный процесс об изнасиловании и «серой зоне» согласия. На наших глазах расстается блестящая парижская пара – популярный телеведущий, любимец публики Жан Фарель и его жена Клер, известная журналистка, отстаивающая права женщин. Надлом происходит и в другой семье: лицейский преподаватель Адам Визман теряет голову от любви к Клер, отвечающей ему взаимностью.


Вызов принят!

Селеста Барбер – актриса и комик из Австралии. Несколько лет назад она начала публиковать в своем инстаграм-аккаунте пародии на инста-див и фешен-съемки, где девушки с идеальными телами сидят в претенциозных позах, артистично изгибаются или непринужденно пьют утренний смузи в одном белье. Нужно сказать, что Селеста родила двоих детей и размер ее одежды совсем не S. За восемнадцать месяцев количество ее подписчиков выросло до 3 миллионов. Она стала живым воплощением той женской части инстаграма, что наблюдает за глянцевыми картинками со смесью скепсиса, зависти и восхищения, – то есть большинства женщин, у которых слишком много забот, чтобы с непринужденным видом жевать лист органического салата или медитировать на морском побережье с укладкой и макияжем.


Аквариум

Апрель девяносто первого. После смерти родителей студент консерватории Тео становится опекуном своего младшего брата и сестры. Спустя десять лет все трое по-прежнему тесно привязаны друг к другу сложными и порой мучительными узами. Когда один из них испытывает творческий кризис, остальные пытаются ему помочь. Невинная детская игра, перенесенная в плоскость взрослых тем, грозит обернуться трагедией, но брат и сестра готовы на всё, чтобы вернуть близкому человеку вдохновение.