Свидания - [14]

Моя ложь произвела, вероятно, впечатление, но вопросов задавать они не стали.

Спите, сказал я. Я прикрою дверь, потому что в гостиной свет. Но совсем закрывать не буду. Хорошо?

Хорошо, ответил Александр.

Не волнуйся, сказал Антуан.

Я собрался, надел куртку и с ключами в руке набрал номер. Никого. Время - девять сорок пять. Я вышел.

Миновав ограду Ботанического сада, я нажал кнопку светофора, перешел набережную Сен-Бернар и проделал по берегу тот же путь, что прошлым вечером, только быстрее. Баржа стояла без огней. И только на покатой лужайке, где я сидел накануне, я заметил женскую фигуру, тоже сидящую, и пришел к выводу методом исключения, что это Одри. Ее освещал фонарь. Она мало походила на женщину, которую я видел в последний раз месяца четыре назад в присутствии Симона и Клеманс. Круги под глазами оттеняли ее взгляд, взгляд этот терялся, но не в пустоте, а, как мне показалось, на пути к моему - пути трудном, рискующем вот-вот оборваться на стадии избирательной слепоты, которая помешает ей меня увидеть. Она и в самом деле не вставала, это я шел к ней.

Взгляд, отделившись от нее, летел посланником, облеченным всеми полномочиями, которыми наделила его подпертая сцепленными ладонями поникшая усталая голова на таких же усталых плечах. В этом взгляде я прочитал то же стремление к узнаванию, какое чувствовал сам, она как будто ждала, когда я подойду ближе и она окончательно убедится, что это я, словно бы, приближаясь к ней, я разорвал тонкую пелену сна, ее и моего тоже, и попал в реальность, где мы родились друг для друга в самую минуту нашего свидания.

Наклоняясь к ней для поцелуя, я украдкой взглянул на часы и констатировал ровно десять. Теперь я узнал ее окончательно, точнее, удостоверился, целуя, что это она, хотя уже не видел ее целиком, а еще точнее, понял, что она не совсем та, с которой я был знаком, и что мы встретились впервые. В этой встрече было что-то волнующее, как если бы она и в самом деле ждала меня не для разговора, а для того, чтобы родился скрытый от посторонних глаз ночной поцелуй в щеку, родился вдали от городской суеты, вне времени, ибо время все сосредоточилось в настоящем, не связанном с нашими жизнями, но наполненном ими, будто бы они слились в одну совсем еще короткую жизнь, новую и непредсказуемую.

Меня заносит. У нас было обыкновенное деловое свидание, и поцелуем мы лишь вознаградили друг друга за пунктуальность. Кроме того, Одри, вероятно, еще и благодарила меня за готовность оказать ей помощь. И все же ощущение возникшей близости - ощущение встречи - не исчезало, возможно, потому, что, будучи едва знакомы, мы неожиданно оказались связаны доверительностью разговора, который нам предстоял.

Я ждала тебя, сказала она, поднимаясь с травы, видимо поняв по моему поведению, что я не собираюсь рассиживаться, а, наоборот, намерен увести ее отсюда, куда-нибудь подальше от темной баржи; я взял ее под руку и увлек направо, объясняя, что оставил мальчиков одних.

Скорей, сказал я.

Мы шли быстро, я вел Одри к ее собственным детям, которых она покинула, не сказав ни слова, но возможность увидеть их, похоже, мало ее волновала. Она, судя по всему, как я и думал, не собиралась будить их, если, конечно, и в самом деле не решила вернуться к Симону, но последнее, по мере того как сокращалось расстояние до зверинца, казалось мне все менее вероятным. Какое-то сомнение или просто физическая усталость вынуждали Одри то и дело замедлять шаг, и мне приходилось ее слегка подталкивать; узнав, что сегодня вечером я сижу один с ее детьми, она никак не отреагировала, словно это было совершенно естественно с моей стороны; но какие бы чувства она ни питала к детям, я видел, что она безо всяких угрызений совести оставила их на попечение Симона, доверилась на время его слову, будто бы открыла скобку и закроет, когда сочтет нужным; только вот возвратиться к Симону даже сегодня вечером, когда его нет, было выше ее сил. И, разумеется, только отсутствие Симона позволяло мне чуть ли не насильно тянуть ее к дому.

Тут можно возразить, что я приписывал ей мотивы поведения, не заботясь об их достоверности, или попросту думал за нее. Это справедливо. Да, я вел ее, и я же заполнял своими мыслями ее молчание. Меня мало беспокоило, ошибаюсь я или нет. Я испытывал совершенно новое ощущение, новое не только по отношению к ней, но и вообще в моей жизни, Одри казалась настолько покорной, настолько безропотной, что я невольно отдавал ей все: руку, которая ее вела, время, силы, мысли. Я словно бы шел с женщиной, выздоравливающей после тяжелой болезни, она ждала меня, чтобы поговорить о другом человеке, но не говорила о нем. Наверное, нужно было довести ее до дома и наконец остановиться, потому что ходьба, как видно, несмотря на то что я сжимал ее руку, или, может, именно поэтому, мешала ей найти слова, которые она через меня предназначала Симону, и выстроить их так, чтобы они обрели смысл, она словно бы полагала, что неподвижность тел послужит им опорой и тогда они впишутся в тишину, которая невозможна при ходьбе.

Я тебя ждала, повторила она, когда мы по проложенной среди кочек парка Тино Росси лестнице поднимались к набережной Сен-Бернар. Я ждала тебя три дня.