Свидание - [12]

- А какое потомство у алкоголиков? - как бы не расслышав шутки Матийцева, продолжала Елена Ивановна. - Был у нас поэт один, - не дурак был выпить, но сам-то он убрался за границу, а нам оставил своего сынка, и теперь сидит этот сынок в Москве, в психиатрической лечебнице, и молчит. Есть такая форма психической болезни - ко всему в жизни полнейшее безучастие и в соответствии с этим нежелание говорить.

- Какой, значит, был речистый папаша, - выболтался даже и за сына на всю его жизнь! - смеясь, подхватил Леня.

- Не всякому отцу это удается, оригинален оказался поэт, - заметил Худолей.

- Да, уже если говорить о поэтах и писателях русских, подверженных недугу пьянства, то поэт ваш далеко не одинок, - сказал Леня. - А ведь было время - прекращали продажу вина.

- Ну и что этим достигли - самогон везде появился, - вставил Матийцев. - Вопрос этот сложный, и одним махом его не решишь.

- А ваши шахтеры пили раньше? - в упор на него глядя, спросила Елена Ивановна.

- Пили... Да. Пили много, - не сразу ответил Матийцев. - И теперь пьют, пьют, но уже значительно меньше. Ведь это вопрос культуры человека. Придет время, и пьянство, как таковое, исчезнет, уйдет в прошлое, как заразные болезни, скажем. - Немного помолчав, он спросил Елену Ивановну: - А вас почему так интересует этот вопрос?

- Ведь я врач, психиатр, - ответила Елена Ивановна и украдкой взглянула на брата.

- И не только потому, - сверкнув лукаво глазами, заметил Николай Иванович. - У Ели есть друг, хороший друг, профессор математики, бывший учитель мой по Симферопольской гимназии, участник обеих войн - и мировой и гражданской. Коммунист. Фамилия этого профессора Ливенцев, человек он сам по себе интересный, конечно, много видел и много знает. Но вот и он подвержен этому недугу: иногда возьмет да и запьет. С Елей он познакомился еще в начале мировой войны в Севастополе, потом где-то видел ее на фронте в Галиции, когда был ранен в грудь навылет русской револьверной пулей, - его же командир полка в него стрелял, как в политического преступника, вздумал его самолично казнить без суда и следствия, - потом вообще с ним много было всего.

- Отчего он и запил, - закончил за него Матийцев.

- Да, по-видимому, все в сумме взятое и послужило причиной в какой-то мере. Особенно повлияла на него смерть жены. Все-таки много лет были вместе и на всех фронтах.

- Между прочим, в одном госпитале в Галиции, в шестнадцатом году, мы вместе с ней были сестрами милосердия, - вставила Елена Ивановна, - Наталией Сергеевной ее звали. С полгода назад она умерла тут в Москве от рака. А ему уж теперь под шестьдесят, - лет пятьдесят семь - восемь, какая же сопротивляемость может быть в такие годы? Я у них бывала и при жизни Наталии Сергеевны и теперь иногда заезжаю к нему, к Николаю Ивановичу. Его тоже Николаем Ивановичем зовут, как и моего брата, - хотели мы сегодня к нему заехать тоже, да вот... Попали к вам.

- А если сочетать бы вам это? - сказал ей Матийцев.

- То есть как сочетать? - не поняла она.

- То есть поехать к нему вот сейчас и привезти его сюда, а?

- Идея! - всплеснула руками Елена Ивановна. - Поеду и привезу! - И она встала и пошла одеваться, но на ходу обернулась к Матийцеву и добавила: Только пожалуйста, очень вас прошу, вино и стаканчики винные спрячьте подальше, чтоб вообще вином тут у вас и не пахло. Пусть сколько угодно табаком, только ничуть не вином. Он у себя дома под строгим в этом смысле надзором, - имейте это в виду. Ему стоит только начать, тогда он уже остановиться не может.

- А когда прикажете вас ждать? - осведомился Матийцев.

- Да не долго, - минут... Может быть, двадцать.

- Хорошо, через двадцать мы будем готовы вас встретить.

И после того, как ушла Елена Ивановна, брат ее тоже не прикоснулся к бутылке с вином, хотя оно и было из подвалов "Массандры". Он стал даже как бы грустен на вид, он говорил:

- Если Еля привезет Ливенцева, вы увидите совсем не того человека, каким видел его я мальчишкой-гимназистом. Тогда он был еще молод, и сколько в нем видели мы тогда бури и натиска, как он всем импонировал тогда этой своей стремительностью, резкостью, прямотой. Разумеется, ни на кого другого из всех наших педагогов он не был похож. Даже и сравнивать нечего было!.. То все в большей или меньшей степени человеки в футлярах, а этот был боевой. И с кем бы ни говорил из начальства, за словом в карман не лез.

4

- Все-таки, Николай Иванович, - обратился к Худолею Матийцев, - я так и не успел вас спросить, на какой работе вы здесь, в Москве, и как это случилось, что я вас нашел.

- А вы разве меня искали? - удивился Худолей.

- Это правда, - не сразу ответил Матийцев. - Мне как-то даже и не пришло в голову ни разу поискать вас в Москве, хотя приходилось сюда мне приезжать и раньше. Да, признаться сказать, я и не думал, чтобы вы при своей молодой пылкости могли уцелеть.

- А я, рассудку вопреки, как видите, не только уцелел, но еще и послан был после гражданской войны заканчивать образование в Ленинград, в горный институт, так что воспитался в стенах того же вуза, как и вы, Александр Петрович!