Свидание - [4]

«Разгулялся сиверко по склонам…»

Разгулялся сиверко по склонам,

Что ни прутик —

                         отзывается стоном.

По-над лесом солнышко белесое

Тонет камнем в хлябях поднебесья.

Журавли затабунились на мшарине,

На мшарине, словно на перине, —

Здесь не только танцевать,

Ходить невмочь.

С каждым днем короче день,

Длиннее ночь.

Молодые веселятся —

Ну и пусть! —

Не для них, как видно,

Осени грусть.

Только старый знает цену расставанью,

За осенней позолоченной пургой

Видит он такие расстоянья,

Слышит ветер —

                         верховик тугой.

Он-то знает:

С ветром шутки плохи —

Не спасет и выверенный путь.

Взмахи крыльев тяжелы,

                                      как вздохи.

И назад уже не повернуть.

Он стоит.

Но нет ему покоя:

Время,

         время стаю подымать!

И зачем придумано такое,

Что куда-то надо улетать?

ДАЛЕКОЕ И БЛИЗКОЕ

Антонов большак

Мой дед Антон —

                          дорожный мастер,

В деревне —

                 пролетариат.

Дорогу строил он для счастья,

Был несказанно делу рад.

Как для себя Антон старался —

Чтоб намертво булыжник лег…

И вот он —

               город показался,

А до чего же был далек!

Верста к версте —

                           легли каменья,

Как в песне звонкие слова.

Достала наше поколенье

Про деда добрая молва.

Дорога уходила в дали

И счастье

             все-таки нашла.

По ней тачанки проскакали

И революция прошла.

Давным-давно Антона нету,

И все-таки мой дед живет…

По каменке,

                 навстречу лету,

Спешит из города народ.

По ней,

         Антоновой,

                            надежной,

Я нынче еду не спеша.

И каждой возрожденной пожне

Внимает радостно душа.

«То не лебедь выходила из реки…»

То не лебедь выходила из реки

И вставала,

                белокрыла и легка, —

Возводили на Великой мужики,

Словно песню,

                       белу крепость — на века.

Поприладилась плечом к плечу артель.

На стене —

               сам бог и князь —

Мастеровой.

По земле идет играючи апрель,

Обжигает прибауткой ветровой.

«Ох ты, каменщиков псковская артель,

Плитняков многопудовых карусель,

Балуй,

        балуй каруселькой даровой,

Словно не было годины моровой».

Не в угоду

Злым и добреньким богам,

Не за-ради,

                чтобы слава вознесла:

По горбатым,

По отлогим берегам,

Будто шлемы,

                    подголоски-купола.

Их оглаживали дальние ветра —

От восточных гор

И западных морей.

Поосыпано вороньего пера

У крещенных не крестом монастырей!

И с мечом,

и с бомбой жаловал гостек —

Не молиться на кресты и купола…

Только срок артельной силы не истек —

Та лебедушка навек —

                                 белым-бела.

Рождение

Бог весть какими шел путями,

Чтоб видеть,

                 слышать,

                               просто жить.

Из лыка первыми сетями

Меня пытались изловить.

А я в воде, подобно блику,

Был удивительно живуч,

Взлетал, над лесом легче крика

И прятался в наплывах туч.

И не случайно,

Лишь стемнеет,

Сажусь я молча на крыльцо.

Моя душа, как даль, светлеет,

Подставив космосу лицо.

От непонятного застыну,

Чему-то горько улыбнусь

И, распрямив внезапно спину,

Навстречу звездам засвечусь.

Бесконечность

Борода на широкой груди,

И ручищи —

                 дубовые плахи.

Возлежит он в посконной рубахе.

Бесконечность его впереди.

А ведь был он —

                        солдат хоть куда:

Он в разведку ходил,

                                а в атаке —

Не видали такого рубаки!

На подушке алеет Звезда.

Он как будто глядит из-под век,

Вспоминая,

                чего не успето?

От забот задыхается лето,

Да не властен помочь человек.

Не прибавить теперь,

Не отнять —

Все свершилось от точки до точки.

Возле гроба горюнятся дочки,

Сыновья попритихли и зять.

Встрепенулся подстреленно крик —

Не сдержалась студентка,

                                       меньшая…

Головою вот-вот покачает —

Не любил беспорядка старик.

Он предвидел беду наперед —

Заготовил себе домовину…

Похоронного марша кручина

Над толпой величаво плывет.

Замирают от марша в груди

Громогласные охи и ахи…

Возлежит дед в посконной рубахе.

Бесконечность его впереди.

Рассветное окно

Кардиология.

Просторная палата.

Костлявый кто-то спрятался в углу.

Так вот она —

                    за все,

За все расплата…

Вдыхаю воздух —

                           вязкую смолу.

И потолок,

              как палуба, покатый,

От лампочки —

                       зеленые круги.

А мысли заблудились вне палаты:

Друзья оставлены,

Не прощены враги…

А тот костлявый, в белом,

                                        шевелится,

Зовет меня —

И я к нему иду.

А сам кричу:

«Дай руку мне, сестрица!»

Но губы лишь бормочут

                                     как в бреду.

Ночь наседает, но опять не спится,

Все кажется:

Я здесь давным-давно…

За что бы в этом мире зацепиться?!

И взгляд нашел рассветное окно.

Вечность

И до меня за сотни лет

С утра, как новоселы,

В полях —

              едва взыграет свет —

Гудели важно пчелы.

Стояли смирно у воды

Покорные ракиты.

Грузнели к осени сады

Анисом знаменитым.

В реке гулял ленивый сом

И утка жировала…

Одних —

            забыл родимый дом,

Других —

            давно не стало.

За что же я в такой чести —

Иду тропой земною…

И без меня всему цвести,

Но лучше бы — со мною.

ВЕРНОСТЬ

«Усохла на болоте гоноболь…»