Свежо предание - [19]

Юра все смотрел в небо темными, увеличенными темнотой глазами и вдруг сказал:

И только в небе, как зов задушевный,

Сверкают звезд золотые ресницы…

— Как, ты это знаешь? Читал? — изумился Костя.

— Я-то читал. Это Фет. А сам-то ты знаешь? Читал?

— Еще бы! Читал и помню:

И так прозрачна огней бесконечность,

И так доступна вся бездна эфира…

Юра перебил его:

Что прямо смотрю я из времени в вечность

И пламя твое узнаю, солнце мира…

…Давно забытые колючие пузырьки пошли у Кости по спине. Юра вскочил на ноги и засмеялся.

— Ты, я вижу, парень что надо. Дерешься как бог, Фета знаешь… Давай дружить, а?

Так Константин Левин нашел друга.

Теперь он был в школе не одинок. Теперь он ходил туда совсем иначе: радовался, ждал.

— Здравствуй, старик, — говорил Юра на перемене, как бы сплевывая в сторону. — Как жизнь?

— На большой палец, — отвечал Костя.

— С присыпкой?

— А как же.

— Ну-ну. Хиляй, фраер.

— Наше вам с кисточкой.

Это они так маскировались. Настоящее — после школы.

Они выходили в холодную синеву вечера, брали в руки по снежку и, кусая снег, чувствуя зубами ноющий и сладкий холод, начинали читать стихи. В воздухе темнело, а они шли, шли. Их выносило на Неву. Они останавливались у гранитного парапета, у ступеней, чуть винтом уходящих вниз.

Широкое, как степь, синее снежное поле. В промоинах у берега — маслянистая, черная вода. А вдали, звездами, огни.

Будущее представлялось им безграничным. Оно было как огромная сумма, которую можно истратить так, а можно и эдак, и до поры до времени все — твое.

* * *

Костя был молчалив и скорее медлителен, Юра — прыток и непоседлив, и все-таки они жить не могли друг без друга. Ходили по городу — вместе. Уроки готовили (или не готовили) — вместе. Чаще у Кости, реже — у Юры.

У Юры тоже не было отца, но была мать — тонкая, высокая женщина с растрепанными волосами, сумбурным взглядом и вечной папиросой во рту. Дома она обычно лежала и читала, запустив руку в волосы. Когда к ней обращались, она поднимала невидящие глаза и с трудом приходила в себя. Кругом грязь — окурки, юбки. Иногда она замечала Юру и начинала целовать его и плакать. Он брезгливо отряхивался, как кот от воды.

— Это она такая с тех пор, как фатер ее бросил, — сказал однажды Юра Косте наедине.

Костя промолчал. Он отца ненавидел, но все-таки не мог бы сказать о нем «фатер».

В другой раз, когда Юра опять упомянул «фатера», Костя не выдержал и спросил:

— Ты своего отца не любишь?

— Любишь — не любишь — плюнешь — поцелуешь… За что мне его любить? Я вообще считаю, что любовь к предкам — предрассудок. Я же их не просил производить меня на свет. Подумаешь, разодолжили.

Нет, куда лучше было готовить уроки в Костиной комнате!

Юра приходил, верткий, как змейка, и Циля сразу начинала смеяться. Она забиралась к нему на колени, теребила его за уши, вцеплялась в волосы. Он говорил с ней церемонно и снисходительно, как король:

— Юная леди! Вы снова промочили ваш великолепный туалет. Если не возражаете, я готов оказать вам небольшую услугу…

Циля заливалась хохотом. Она его обожала.

Тетя Дуня тоже как-то по-своему одобрила Юру: «Деловой парень. Не тебе, рохле, чета».

Чем Костя был действительно обязан Юре — так это спортом.

Спорт как-то прошел мимо его детства. Разумеется, были коньки на дворе, летом — плаванье, вернее, барахтанье с мальчишками в речке, в пруду, до одури, до лиловой гусиной кожи. От Юры он впервые услышал в применении к спорту слово «работа»:

— Я работаю на кольцах…

На взгляд Юры, Костя со своим книжным воспитанием был смешон:

— Ты же совершенно не тренирован. У тебя не мускулы, а сопли.

Костя был высоким для своих лет и довольно сильным. В школе он считался из стоящих драчунов. Но с Юрой он справиться не мог. Тот бил, как молния, — точно и неотразимо.

…Не отстать от Юры! Сколько раз он себя пришпоривал: не отстать от Юры! Почему только «не отстать»? Нет, через Юру, дальше Юры — вот чего он хотел. А мало у него было этих точек, где он пошел дальше Юры.

Немецкий язык. Костю выучил немецкому Генрих Федорович. Юра немецкого не знал.

Зато он, черт возьми, великолепно знал английский! Когда-то, еще при «фатере», к Юре ходила англичанка, а он был переимчив, как попугай. Костя знал английский только по убогому школьному курсу, то есть мог с грехом пополам слепить две-три фразы о том, как угнетены рабочие в капиталистических странах. Мертвый язык.

От Юры он узнал, что у языка может быть душа, выражение лица.

— Смотри, — Юра показывал ему строку в английской книге, — как это у него сказано! Никакой перевод не в силах передать. Юмор в самой расстановке слов.

Костя глядел и не понимал. Бернард Шоу. В лучшем случае он мог понять отдельные слова, но юмор в расстановке слов — это было выше его, дальше.

Костя начал сам заниматься английским. Он брал книги в библиотеке, по Юриной рекомендации, выписывал и прилежно зубрил слова. Скоро он знал уже много, удивительно много слов (больше, чем по-немецки!), но до юмора все еще было далеко…

То же и со спортом. Все движения можно было постигнуть, а юмор в расстановке движений — нет.

Юра был дьявольски талантлив в движениях. Глядя на него, думалось: вот человек талантливо поднял ногу, талантливо нагнулся, остановился… На него никогда не надоедало смотреть, как не надоедает смотреть на морские волны… Конечно, у Кости такого таланта не было. Но все-таки он был довольно силен и ловок, а главное — очень старался. Через год с чем-нибудь он был уже почти вровень с Юрой, а кое в чем даже его обогнал. Например, на коньках он бегал лучше. Юра коньков не любил, у него мерзли ноги…