Светская дурь - [24]

получать всё, что пожелаешь, и ни в чем не знать отказа. Пятнадцать миллионов альбомов означают, что ты получаешь необходимое без вопросов, а я хотел герыча. «Послушай, ты, сонный урод, – сказал я. – Достань мне герондота, или можешь забыть о том, как ошиваться рядом со мной и трахать телок, которые мне не приглянулись».

Короче, он начал канючить, что он не при делах, что таиландская полиция орудует в аэропорту Бангкока. Он сказал, что Таиланд хочет проводить следующие Олимпийские игры, или следующий тур «Riverdance», или что-то вроде того на своей территории и поэтому пытается подправить свою репутацию наркоманского рая. Больших людей, конечно, не тронут, но придушат мелких ослов, которые провозят героин, запихнув его в жопу или типа того.

Но, по правде говоря, мне-то до этого какое дело, мать их так?

Когда хочешь герыча, может быть только один короткий разговор, а именно: да или нет. Всё остальное не имеет значения. Я был жутко зол. Я швырнул мобильник в очко и попытался смыть его, но он не смывался, поэтому я пнул унитаз своим пижонским ботинком со стальным носом и разбил толчок, потом вытащил смывной бачок из стены гримерной и прямо с парой галлонов воды, которая стекала на меня, поднял его над головой. Затем я швырнул его в зеркало, порезал руку о стекло и проломил идиотскую картонную стенку, что вела прямо в соседнюю гримерку где стояли в одних лифчиках три птички-певички. Не знаю, кто это был, – помню только, что они были белые, значит, это могли быть «Atomic Kitten», но не уверен. Вы можете подумать, что они разозлились из-за того, что какой-то полудурок ввалился к ним через стену с половинкой унитаза в руках, но не забывайте, что я Томми Хансен, мать его, так что для этих крошек Рождество наступило раньше срока.

Они начали визжать, хихикать и говорили что-то типа: «Ты бешеный, Томми. Ненормальный. Ну ты и вперся. Молодец!» – и за долю секунду, пока я стоял в отключке, я подумал: «Знаю, что делать. Я трахну всех трех. Это меня успокоит». Так что я поднимаюсь с пола и говорю: «Ладно, детки, извините, что ворвался, когда вы в одной трусне», а они смеются: «Мы не в трусне, Томми, мы в сценических костюмах», и это правда, эти их лифчики и трусики – это их сценические костюмы. Примерные девочки, а? Что бы подумали их мамочки. Я и говорю: «А как насчет того, чтобы поскидывать костюмчики? Покажете титьки Томми, или как? А я покажу вам свой прибор», и они все опять захихикали и заверещали, заявив, что я «совсем больной», но не знаю, уважили бы они мою просьбу, потому что я вроде как вырубился. В прямом смысле. Ноги подо мной подломились, и, когда Тони пришел с Кристофером, моим мальчиком на побегушках, я лежал свернувшись на диване и ревел белугой, как какой-то пацан, мать его так, а эти три ливерпульские девки стояли и думали, не припадок ли у меня. В общем, если принимаешь столько дерьма, как я, главное – правильно всё смешать. Четкая мера бухла, идеальная пропорция дури, может, только половина таблетки экстази, или типа того. Если честно в моем случае половинка и две трети отличаются так же, как невинный расслабон и расхерачивание своей гримерки и истерика на диване певичек

Дом Леманов, Далстон

– Почему, позволь поинтересоваться, ты не спишь?

– Пап, мне пятнадцать лет.

– Да, я знаю, Анна. А теперь, возвращаясь к моему вопросу, – почему ты не спишь? Уже за полночь, завтра в школу.

– Ты его видел?

– И снова возвращаясь к сути вопроса, почему ты не…

– Пап! Заткнись! Ты его видел?

– Кого?

– Не будь глупым. Это так глупо, когда ты пытаешься быть смешным, а у тебя не получается.

– Да, я его видел.

– Супер! Офигеть, полный отпад! Ты его видел! Быть не может, ты его видел!

– Ну, видел.

– Какой он?

– Он глупый, высокомерный, испорченный большой ребенок.

– Быть не может! Это неправда.

– Это правда. Я его видел.

– Наверное, ты был ужасен. Пытался шутить, наверное.

– Я не пытался шутить.

– Ну значит, ты просто завидуешь, потому что он – самый замечательный человек на земле, а ты – скучный коп.

– Ну, посуди сама: кто бы ему не позавидовал?

– Ты взял у него автограф и всякие штуки?

– Штуки?

– Нуда, кепки, куртки, ленты, футболки, – штуки, пап. Их раздают всем, кто с ним встречается.

– Хм, боюсь, никто мне ничего не раздал.

У Анны на глазах вдруг показались слезы.

– Ты просто жалок, пап! Жалок! Я тебя ненавижу! Наверное, ты вел себя как надутый всезнайка, как полная свинья! Наверное, ты его обидел! Поверить не могу! Мой отец делает единственную стоящую вещь в жизни, встречается с Томми Хансеном, – и не получает никаких штук!

– Извини. Я не подумал.

– Но я же сказала тебе взять у него автограф.

– А я ответил, что возьму, если это будет уместно, но момента не было.

– Взять у Томми автограф всегда уместно. Он любит своих фанатов, он так говорит. Томми нас любит. Он никогда не будет слишком важничать, чтобы не разочаровать своих фанатов.

– Это очень похвально, но у меня правда не было времени попросить у него автограф… Но я все же получил новую бейсбольную кепку, смотри, и кружку, и ленты, а еще шарф и афишку. Жаль, конечно, что нет куртки, но всё остальное – с дарственной надписью лично от Томми. Менеджер мистера Хансена заверил меня в этом.