Светочи Тьмы - [9]

Сказать по правде, она не видела ничего криминального в том, что шеф оказался человеком, который сделал себя сам. Парень из глухой провинции без посторонней помощи получил сначала достойное образование, затем достойную работу, выбился в люди, как сказала бы бабуля. Мирослава и сама была такой, выбивалась в люди, рвала жилы и когти, чтобы стать лучше и умнее остальных. У нее и самой, оказывается, имелась родословная. В ее венах тоже, оказывается, текла толика голубой крови, но, в отличие от Всеволода Мстиславовича, у нее и в мыслях не было взять в долгосрочную аренду один из маяков, к проектированию которых приложил руку ее далекий предок.

Отчасти нежелание это было связано с полным отсутствием геральдических амбиций, отчасти с тем, что Мирослава прекрасно понимала, какую головную боль приносит владельцу аренда памятника культуры. Вот такого, например, как Свечная башня! Если сам жилой дом Всеволод Мстиславович мог ремонтировать и перестраивать по собственному желанию, то все вопросы, касающиеся башни, решались с превеликим трудом и проволочками. Самое интересное в сложившейся ситуации было не в нелюбви шефа к Свечной башне, а в том, что на момент продления договора аренды от башни можно было отказаться. Эту информацию Мирослава узнала все от того же Славика два года назад, когда Всеволод Мстиславович вдруг решил снова возродить Горисветово. Усадьбу отстроили и довольно успешно, а вот башня так и осталась стоять, запертая на амбарный замок.

– …Ты разочаровала меня. – Шеф посмотрел на нее сквозь толстое стекло бокала, покачал головой. – Не нужно было слушать Митьку и твою бабку! Не нужно было тащить тебя в новый мир, давать тебе все эти возможности! – Он неопределенно взмахнул рукой, наверное, описывая круг Мирославиных возможностей. – Ты никчемная! Ты даже со Славиком не сумела совладать! Ну, скажи, чего тебе не хватало? – Он с грохотом поставил бокал на стол. – Все тебе дал! Образование, должность, деньги! Единственного сына был готов на тебе женить, а ты? Что ты кобенишься, а? Ты же никто, шавка ты дворовая!

Мирослава отступила на шаг, посмотрела на шефа, теперь уже точно бывшего, с недоумением, словно видела его впервые в жизни.

– Ваш сын – садист, – сказала она медленно, почти по слогам. – Садист и социопат.

– И что такого? – Всеволод Мстиславович презрительно поморщился. – Он научился сдерживаться, контролировать себя. Что он сделал? Он ударил тебя, Мирослава?

– Попытался. – Она отступила еще на шаг, находиться в одной комнате с этим человеком было вся тяжелее и тяжелее.

– Ты ему всегда нравилась. – Всеволод Мстиславович устало потер глаза. – Бьет, значит, любит! Небось, слыхала? Ну, ударил бы он тебя… До смерти бы не забил! А потом бы раскаялся, на коленях перед тобой ползал бы, подарок бы дорогой подарил. Нормальная же жизнь могла быть!

– Вы сейчас шутите?

Она уже понимала, что он не шутит, что возмущение его основано на искреннем, почти детском недоумении. И если раньше у нее как-то получалось отделять Славика от его отца, то сейчас стало совершенно ясно, что это именно Всеволод Мстиславович тринадцать лет назад выписал своему единственному сыну индульгенцию, позволил обижать и унижать тех, кто слабее и беззащитнее. Ее, Мирославу, обижать и унижать!

– Я думал, что ты понимаешь правила игры. – Он покачал головой. – Понимаешь и принимаешь. Тебе ведь очень хорошо заплатили, я заплатил.

– За что? За то, чтобы ваш ублюдочный сынок надо мной издевался?! – Она вдруг сорвалась на крик, и крик этот эхом пронесся по кабинету, вырвался в открытое окно, шуганул сидящего на перилах балкона голубя. – Леше вы тоже заплатили? Или над ним можно было издеваться бесплатно?

Мирослава вдруг осеклась, впилась взглядом в наливающееся нездоровым багрянцем лицо Всеволода Мстиславовича.

– Это же он сделал? – сказала она почти шепотом. – И тогда, тринадцать лет назад, и сейчас. Поэтому вы так нервничаете? Не из-за школы, не из-за репутации, а из-за того, что сделал ваш сын!

– Уничтожу! – Для пьяного человека он действовал необычайно ловко, от летящего бокала Мирослава успела уклониться лишь чудом. Он просвистел в нескольких сантиметрах от ее уха и врезался в дверной косяк. А Всеволод Мстиславович уже вставал из-за стола. – Если ты только вякнешь, если только попробуешь сунуться с разговорами к тому менту, я тебя закопаю.

– Только попробуйте! – Она не стала больше пятиться, она шагнула навстречу и этому человеку, и собственному страху.

– Кажется, я недостаточно ясно выразился. – Он неожиданно успокоился, улыбнулся своей обычной снисходительной улыбкой. – Давай-ка поговорим про твой диагноз. Ты же психически нестабильная, Мирослава. Тебе же с самого детства мерещится всякое. И документальные свидетельства тому имеются, и аудиозаписи. И не надо мне сейчас рассказывать про врачебную тайну, нет у тебя от меня никаких тайн. Тайн нет, а диагноз есть. Так что сто раз подумай, прежде чем попытаешься навредить моей семье. Поверь, в моих силах организовать тебе принудительное лечение в очень элитном и очень закрытом заведении. Так сказать, по-родственному. А свидетелей твоей душевной нестабильности я найду, сколько хочешь. И никто тебе на сей раз не поможет. Даже твой дражайший дядя Митя. – Его улыбка вдруг сделалась шире и ярче. – Кстати, о защитниках! У них ведь тоже могут быть собственные тайны и собственные проблемы, поэтому не усугубляй, Мирослава. Не боишься за себя, пожалей того единственного человека, который до сих пор принимает участие в твоей судьбе. – Он снова уселся за стол, одернул рукава пиджака, сказал: – Надеюсь, мы поняли друг друга?