Светоч Русской Церкви. Жизнеописание святителя Филарета (Дроздова), митрополита Московского и Коломенского - [51]

Филарета стоял на небывалой высоте: сам Император, только что получивший из его рук корону, едва ли мог в чем-нибудь отказать ему. Но верны слова: «Чем более благое дело совершаешь, тем больше возникает искушений».

Против перевода Библии «для домашнего назидательного чтения» неожиданно выступил соименник Московского святителя митрополит Киевский Филарет (Амфитеатров), получивший поддержку обер-прокурора графа А. П. Толстого. Киевский владыка полагал, что «теперь надобность состоит не в переводе Библии на русский язык, а в прилежном изучении славянского языка». Раздались критические голоса, осуждающие идею перевода Ветхого Завета с древнееврейского языка. И государь, которому сообщили, что идея перевода есть личное желание одного Московского Филарета, заколебался.

«Печально это, – писал митрополит отцу Антонию в апреле 1857 года, – Спорить не хотелось бы, но, если не спорить против возражений, как защищать истину? А мне кажется, истина на стороне синодального определения. Помолитесь о единомыслии служителей Слова Божия».

Видимо, святитель Филарет сознавал, что ему предоставляется вторая, и последняя, возможность приблизить к людям слово Божие. Он не стал обращаться к царю, уверенный, что столь значимое общецерковное дело должно совершаться при общем мире и согласии. Он взялся убеждать сомневающихся и колеблющихся синодальных архиереев. 21 июня 1857 года он пишет подробное возражение на доводы своего киевского соименника, 18 августа – адресует обер-прокурору еще и специальную записку: «Прискорбно мне, что я вынужден был входить в состязание с суждениями досточтимого мужа. Но уважение к истине не должно быть поставлено ниже уважения к лицу».

И правда победила: 5 мая 1858 года Император высочайше соизволил разрешить «приступить к переводу на русский язык книг Священного Писания на изъясненных в определении основаниях». Тексты Священного Писания были распределены между духовными академиями, окончательная редакция принадлежала Святейшему Синоду, то есть прежде всего митрополиту Филарету. Надежным помощником и советчиком владыки оставался Александр Васильевич Горский, рукоположенный в 1860 году в сан священника.

Это была победа, но ее следовало довести до конца. И святитель выступает в защиту своих принципов перевода. В издании Московской духовной академии весной 1858 года митрополит публикует свою давнюю записку «О догматическом достоинстве и охранительном употреблении греческого семидесяти толковников и славянского переводов Священного Писания», затем там же печатает записку архимандрита Макария (Глухарева) с обоснованием важности как греческого, так и еврейского текста для понимания Ветхого Завета. В 1862 году Синод согласился с его доводами, и митрополит составил специальную записку для переводчиков при согласовании древнееврейского и древнегреческого текстов. Он пригласил к себе из Петербурга профессоров университета и духовной академии для обсуждения вопросов перевода, предложив им использовать при переводе труды протоиерея Герасима Павского и архимандрита Макария (Глухарева). И работа закипела.

Переводы петербургской группы стали с 1861 года публиковаться для всеобщего сведения в журнале «Христианское чтение». Проще обстояло дело с Новым Заветом: имелся перевод 1823 года, в котором Евангелие от Иоанна было переведено самим Филаретом, тогда еще молодым архимандритом. В 1860 году было издано Четвероевангелие, в 1862 году – Апостол. Святитель согласился с редакционной правкой своего давнишнего перевода, сам заменил некоторые явно архаичные обороты на более современные, в целом же перевод был оставлен им без изменений.

Самое главное и самое важное дело жизни митрополита Филарета было завершено, он теперь был спокоен: русская Библия будет. Но какую же тяжкую усталость чувствовал он! О ней говорит такая фраза в письме к его ученику епископу Алексию (Ржаницыну): «Что еще живу по долготерпению Божию, то верно, а на пользу ли кому-нибудь, не знаю…».

И в то же самое время он по-прежнему тянул лямку епархиального архиерея, занимался важными синодальными делами, продолжал переписку с близкими людьми – словом, жил и действовал как всегда. Он реже, но произносит проповеди в Чудовом монастыре; пишет замечания на сочинение «О состоянии протестантства в Германии в настоящее время», предлагает гофмаршалу Двора провести бракосочетание великого князя Николая Николаевича не в Мясопустную неделю, а, во избежание соблазна, на неделю раньше; с радостью освящает новые храмы; излагает мнение о подготовке национального духовенства для болгар… «Не знаю, что мне делать с тем, что меня недостает для дела и я во многом опаздываю, – жалуется он в письме к отцу Антонию 8 марта 1858 года, – Кажется, не худо было бы, если бы меня отставили. Помолитесь обо мне». Тело владыки слабело, все чаще отказывалось служить ему, но дух его был бодр.

Уже не стало его заочного оппонента в споре об отношениях государства и Церкви государя Николая Павловича, но и сыну его владыка Филарет продолжал втолковывать: Церковь выше всего. В речи к Императору Александру Николаевичу 19 августа 1862 года уже слабым, едва слышным голосом он наставлял царственного слушателя: «Что было началом огражданствления и просвещения России? Что объединило ее после княжеского раздробления? Что не допустило ее пасть под чуждым игом и исторгло из-под ига? Что из разрушительного междоусобия воссоздало ее сильно сосредоточенную монархию? Не паче ли всего – православная вера?.. Молим Царя веков, Бога, да споспешествует тебе во всем благом и полезном для России, первее же всего – в охранении и на грядущие веки православной веры, охраняющей Россию».