Светоч Русской Церкви. Жизнеописание святителя Филарета (Дроздова), митрополита Московского и Коломенского - [14]

Впрочем, князь Александр Николаевич поначалу не понял Филарета, который казался ему просто талантливым самородком из духовенства. Но вот князь пригласил его 23 октября 1812 года освятить свою домовую церковь, послушал еще одну филаретовскую проповедь – о молитве «Отче наш» – и мнение его изменилось.

«,Да приидет Царствие Твое… Но кто из нас в легкомысленных мечтаниях не созидает здесь своего собственного царства? Каждый более или менее желает господствовать над людьми, над мнениями, над свободою, над природою. Один думает мечом своим начертать другим закон страха и уничижения, другой мнит сделать перо свое скипетром просвещенного света. Иной мечтает быть образцом и законодателем в удовольствиях и забавах… Возревнуем о служении Богу, подобно как мы ревнуем о господствовании в мире… Тогда молитва о Его Пришествии не будет лицемерием…»

Филарет был вечный труженик и вечный ученик. Сознавая в себе отпущенный от Бога дар слова, он немало трудился над своими проповедями, определял свои темы, вырабатывал свой стиль.

В первые петербургские годы, начитавшись французских проповедников Жана Батиста Массийона и Франсуа Фенелона, он увлекался замысловатостью выражений и игрой слов. Впрочем, иные слушатели отмечали возрастающее влияние на Филарета знаменитого французского проповедника Жака Боссюэ, который начинал свои проповеди очень просто и затем достигал высшего пафоса, почти не прибегая к риторическим приемам. Конечно же, архимандрит Филарет обращается также к опыту митрополита Платона и святых отцов Церкви – Иоанна Златоустого и особенно любимого им Григория Богослова. Он не стесняется заимствовать опыт у маститых проповедников, сказывается и его искренняя увлеченность книгой Фомы Кемпийского «О подражании Христу» и пылкими трактатами Якова Бёме, но все это он творчески перерабатывает. Долгие размышления и поиски точного слова приносят результаты. Возрастает искренность и сила религиозного убеждения, глубина раскрытия основ христианского учения, тонкий психологический анализ и правдивость выражений. Язык филаретовских проповедей гармонично сочетает ясность и простоту нового стиля с величавой торжественностью церковнославянского языка. При всем при том, по точному выражению протоиерея Георгия Флоровского, «проповедь у Филарета всегда была благовестием, никогда не бывала только красноречием».

«Чего теперь ожидаете вы, слушатели, от служителей слова? Нет более слова» – так неожиданно просто и строго начал свою проповедь архимандрит Филарет в Троицком соборе Александро-Невской Лавры в Страстную Пятницу 1813 года. Затем развернул перед молящимися целый богословский трактат о значении Креста для спасения христианина. Князь Голицын услышал тогда и ясный ответ на свой давний вопрос о Гефсиманском страдании Христа: так ли уж тяжело было оно для Богочеловека? «…Чаша, которую подает Ему Отец Его, есть чаша всех беззаконий, нами содеянных, и всех казней, нам уготованных, которая потопила бы весь мир, если б Он един не восприял, удержал, иссушил ее».

Естественно, что когда Император поинтересовался, кому будет поручено произнесение 13 июня 1813 года прощального слова перед погребением героя Отечественной войны фельдмаршала Михаила Илларионовича Кутузова, князь Голицын ответил: «Конечно же, Ваше Величество, лучшему нашему проповеднику – архимандриту Филарету!».

Проповедь над гробом Кутузова имела иной характер, чем предыдущие, но звучала столь же сильно, ярко и увлекательно. В центре ее проповедник вновь поставил проблему «Бог и человек». «Не поколеблемся убо над оплакиваемым поспешником видимого нашего спасения превознести Единого невидимого Виновника всякого спасения – Господне есть спасение (Пс. 3, 9). Господь с сильным крепостию (ер.: Суд. 6, 12), избирая его и наставляя, искушая и сохраняя, возвышая и венчая, даруя и вземля от мира. Вот истина, которую ныне к наставлению нашему мы можем созерцать в ее собственном свете и в зерцале времен протекших – к утешению в лице и деяниях Михаила, бессмертного архистратига Российского, светлейшего князя Смоленского…»

29 июня 1813 года архимандрит Филарет указом Императора «за неусыпные труды по званию ректора и профессора богословских наук в духовной академии, назидательные и красноречивые поучения о истинах веры» был награжден одним из высших орденов – святого Владимира 2-й степени. То было признанием очевидного факта: на небосклоне петербургской, а точнее – российской, жизни зажглась новая звезда.

Еще одним признанием этого стал курьезный случай, описанный самим владыкой: «В 1814 году, когда Император по возвращении из заграницы намерен был прислать сосуды митрополиту Амвросию, меня заставили писать рескрипт. А митрополит Амвросий, не зная того, меня же потом просил написать благодарственную речь Императору по этому случаю».

Неожиданным для обер-прокурора Синода стало открытие Филарета как крупной личности. То был не просто талантливый проповедник или способный церковный администратор, а подлинный деятель большого, государственного масштаба. Князю Александру Николаевичу стало интересно с Филаретом, хотелось сблизиться, но на предложение стать духовным наставником обер-прокурора Филарет ответил отказом. Тем не менее князь вовлек-таки отца ректора в интереснейший проект.