Свето-Тень - [46]

Меня знобит, и, кажется, закладывает нос. Ощущения, более свойственные реальности, нежели фантазии.

Ежусь.

Могли бы мне сниться и покомфортабельней сны. С обогревателем.

— Ты верно изложил, навязчивый демон.

Странный приглушенный звук из-под капюшона. Очевидно, снова смешок. Однако, я его развлекаю…

— Не думали ли вы, миледи, — с нескрываемой издевкой отвечает он. — Что это вы — мой сон?

Ошарашенно качаю головой.

— Поразмыслите над этим. До новых встреч.

Его левая кисть замирает, протянутая к ущелью. К ладони призрака устремляются туманные ручейки, и он очень плавно бросает в меня зеленый дымящийся снежок.

Реальность напомнила о себе болью в спине, свинцовой тяжестью век и отсутствием Силы.

Это нечестно. Звери в зоопарках не выглядят недовольными, потому как родились и выросли в неволе. Однако и они порой начинают без видимых причин метаться по клетке, издавая полный бессильной ярости рык. Я же в неволе не рождалась…

В посадке «Страннику» отказали. Корабль переключили на внешнее управление и вывели на высокую круговую орбиту вокруг Консула I.

Случай беспрецедентный и абсолютно неожиданный для всех нас. В глазах Тиора я видела панику. Недоумение и плохо скрываемое беспокойство явно читались на лицах каждого в экипаже. Ана в спешке переливала свои базы в неведомые мне исходники в Эшеровом пространстве.

Прошел час. Час в подвешенном состоянии — на заданной извне спин-траектории и в полной прострации. Атмосфера уже отличалась редкостной нервозностью. Первым сорвался Тиор, рявкнувший на помощника, чтобы тот не путался под ногами.

Тогда же поступил запрос на транспортировку Леди Калли. Флинер, напоминавший до того каменное изваяние в углу центральной рубки, мрачный, но неподвижный, едва заметно покачал головой.

— Не делай этого, милая.

Обращаться к прикладной телепатии не имело смысла — одна общая мысль витала в воздухе: что будет в случае моего отказа?..

Однако вслух высказать ее не решился никто. Даже вездесущая Ана.

Так мы и стояли полукругом: Тиор, его главный помощник Кетлер Ааст, я и Флинер. Стояли и молчали.

Затем раздался сигнал повторного запроса.

Отчего-то мне показалось разумным согласиться.

Сидеть на холодном полу, даже предаваясь воспоминаниям, вредно для организма. Особенно для ягодиц.

Я встала, потянулась и зевнула, прикрыв ладонью рот. Манеры прежде всего, едино, что некому их оценить. В который по счету раз я начала мерить шагами мою маленькую тускло-серую клетку.

Воспоминания, размышления. Немного эмоций. Дозировано, дабы не навредить и без того расшатанной нервной системе.

Что оставалось мне кроме этого?..

Тишина, многократно, упорно (и не безрезультатно), пытавшаяся отворить врата безумия.

И, разумеется, сны.

Вместо привычного безмолвия — скрежет камня о камень. Мой неизменный спутник по многоступенчатому сновидению, следующему за мной, стоит мне смежить веки, занят.

Вполне вольготно расположившись на жертвеннике, он рисует. Прошлые мои посещения не отразили его своеобразного холста: двухметровой монолитной плиты красноватого цвета, по которой резкими, экономными движениями при помощи наточенного камня наносит неглубокие штрихи художник.

Композиция из насечек призвана изображать жирафа, судя по длине шеи и четырем конечностям. Жираф обладает шикарными ушами ухоженного спаниеля, что ничуть не смущает ни его самого, ни его создателя.

— От эмпирического мистицизма в примитивизм? — вопрошаю я.

Он оборачивается ко мне, не вставая с импровизированной скамьи. Очень отчетливо помню я глаза мальчика, прикованного в этому камню. Впрочем, ни ребенка, ни цепей сейчас нет, и алтарь служит сугубо мирным целям.

Он даже не думает отвечать мне. Вездесущий туман окутывает мои ноги. Сыро и холодно.

— Въставъ и рече! — начинаю терять терпение я.

— Нет глупости большей, чем пытаться разозлить меня, — наконец прерывает молчаливое созерцание он. — Не стоит забывать, что я — предначертание.

— О, это мы уже обсуждали…

Я осекаюсь внезапно, тугой обруч охватывает горло.

— Наглый, маленький, нетерпеливый мотылек. — Ни намека на эмоции в его голосе. — Неужели вы, люди, настолько бездарны, что способны извлекать уроки исключительно из собственных ошибок, да и то через раз?

Вопрос явно риторический, прервать его монолог по-прежнему мешает обруч на горле.

Он некоторое время молчит. Вынужденно — молчу и я, дрожа от холода. Или страха?.. Нет, точно от холода.

— Впрочем, вас оправдывает срок мотыльковой жизни… Многовековое ожидание поневоле учит терпению.

Мое порядком простывшее горло освобождается.

— Боюсь, именно сейчас я не могу ждать. В неведении о том, что происходит с этим миром… И со значимыми для меня людьми.

Порыв ветра — вздох призрака — немного разгоняет туман.

— Разве нетерпение в силах развеять неведение?

Моя очередь задумчиво молчать.

— Надо отдать вам должное, миледи. Вам удалось слегка удивить меня.

Он отворачивается к своей «наскальной» картине. Делает вид, что погружен в изучение художества. Я мнусь в сторонке, стараясь не отвлекать и не злить лишний раз существо, в волшебном происхождении которого не приходится сомневаться. Ушастый жираф грустно смотрит на меня единственным высеченным глазом. Наверное, он тут тоже мерзнет.