Светлый остров - [25]

— Симон! Симон, дверь заклинило!

Что происходит? Он взял ее с собой в плавание — да, именно так. Он не сказал ей об этом, потому что это должно было стать сюрпризом.

— Симон, где ты? — Она повернула голову, одновременно дергая ручку двери, и увидела удаляющуюся гавань и другие яхты. Эллин бросилась от двери к иллюминатору, приложив дрожащую руку к горлу. Что все это значит?

Гавань Мандраки становилась все меньше и меньше. Слезы брызнули из глаз Эллин, она стояла около двери и минут пятнадцать колотила в нее, крича от отчаяния и страха, охватившего ее, — но все было напрасно. В результате ее бесплодных попыток докричаться до кого-либо, ей стало казаться, что она — единственное живое существо на корабле.

Что она сделала? Ее охватила уверенность, что ее одурачили, и она признала, что сама во всем виновата. Знакомство на корабле — и она полностью доверилась ему. Какой дурой она была! Эстелла никогда бы не оказалась в подобной ситуации… Возможно, Эстелла поняла бы, что Симон лишь ждет момента, приглашая ее на яхту. Эллин в изумлении покачала головой. Она все еще не могла привыкнуть к тому, что Симон притворялся. Но в следующий миг ее воображение вышло из-под контроля и расставило все на свои места. Не было нужды притворяться: ее привели сюда лишь с одной целью… и, кстати, почему Симон не вернулся? Как далеко уплывет яхта, прежде чем бросит якорь? Она ведь должна через несколько часов вернуться на борт «Кассиллии». Устав стучать в дверь, Эллин начала пронзительно визжать в надежде привлечь чье-нибудь внимание. Кто были эти два человека на яхте? Но они имели указания, и, очевидно, она не могла рассчитывать на их помощь.

— Что со мной будет? — закричала она, прижав руку к сердцу, как бы желая облегчить дикую, неуправляемую боль. Ее нервы были расстроены; четкое мышление было невозможно. — Допустим, я н-не попаду обратно в-вовремя на корабль, — она села и разразилась рыданиями, закрыв руками лицо. — Какая же я была дура, н-но я никогда н-не думала, что он так поступит со мной. — Эллин едва понимала, что говорит, и наконец она сказала с отчаянной мольбой в голосе, как будто он был вместе с ней в салоне: — Отпусти меня, Симон. Пожалуйста, отпусти меня. Возьми меня назад, в Родос, — ее голос утонул в безнадежной тишине, и снова полились слезы.

Эллин просидела некоторое время на краю кресла; ее разум онемел, кровь, казалось, превратилась в лед, настолько одинокой и слабой она себя чувствовала. В голове мелькали беспорядочные мысли… вероятность опоздания на корабль, тетя Сью, Джинкс, надежды Эстеллы на быстрое получение паспорта обратно. Но сильнее всего над ней довлела мысль о том, что с ней будет через несколько часов. В ее запутавшемся разуме промелькнуло несколько картин: Симон, с безразличием отнесшийся к отказу на его предложение провести с ним ночь в его каюте, быстрые перемены его настроения, нежелание противоречить ей — обстоятельства, которые удивляли ее раньше и продолжают удивлять сейчас. Она вспомнила его щедрость, его маленькие знаки внимания, которые волновали ее, потому что она никогда не знала раньше ничего подобного. Все это было для того, чтобы обмануть ее, заставить поверить в него, чтобы он мог заманить ее на борт своей яхты. Она вдруг покачала головой. Ее выводы были в чем-то неверны. Зачем было идти на такие жертвы, чтобы завоевать ее доверие, если он хотел лишь обольстить ее? Тогда, после своего отказа, она сказала себе, что ему могла бы принадлежать любая девушка, на которую он обратил бы свое внимание. Не было ни малейшей нужды продолжать их знакомство лишь для того, чтобы удовлетворить свое желание. Не нужно было так рисковать и похищать ее, понимая, что это — нарушение закона.

Эллин напряглась, услышав шаги. Она вскочила, громко закричала и начала колотить в дверь. Ключ повернулся, и она отошла назад, потому что дверь открывалась вовнутрь. В дверях стоял худой смуглый грек — один из тех мужчин, которых она видела на борту яхты. Его почти черные глаза сладострастно смотрели на ее стройное, дрожащее тело; под угольно-черными усами причмокивали толстые вульгарные губы. В одной руке с короткими и толстыми пальцами он держал сигарету, в другой руке покачивались янтарные бусы с длинной шелковой кисточкой.

— Выпустите меня отсюда! — закричала она, бросившись вперед и пытаясь проскочить мимо него. Но он поймал ее и держал до тех пор, пока она не вернулась назад в салон. — Где ваш хозяин? — твердо спросила она. — Идите и скажите ему, что я хочу видеть его. Не смотрите на меня так. Вы что, не понимаете английского?

Он продолжал смотреть на нее, его глаза остановились на ее лице со следами слез с озадаченным выражением, потом скользнули к изгибам ее грудей. Она почувствовала себя раздетой, и впервые в ней вспыхнула искра ненависти к Симону.

— Да, я немного говорю по-английски, — он говорил медленно, на ломаном английском и сильно коверкал слова, — вы достаточно прекрасная девушка для постельной подружки моего хозяина, — продолжал он одобрительно, но с наглой усмешкой, подчеркивающей значение его слов. — Много красивых девушек были его постельными подружками, но вы — самая лучшая. Такая фигура! А губы просто созданы для поцелуев.