Светлые города (Лирическая повесть) - [35]
Ее руки лежали на скатерти, не шевелились, как будто замерли.
— Петр Ильич, — сказала она, когда он умолк, — выпьем за мужество!
— С радостью, Зина, — ответил Петр Ильич.
Они ели в полном молчании, поглядывали сквозь низкие окна на улицу.
И вдруг, в порыве признательности, он протянул руку и положил ее на руку с кольцом.
— А славная вы, — сказал ей Петр Ильич.
— Славная? — она пожала плечами.
И было в этой печали, в этом забвении себя, в этой горечи что-то невыразимо женственное, милое, согревающее.
«Как жаль, — говорил себе Петр Ильич, — как жаль…»
Но чего было жаль, он сам не знал, не умел ответить себе.
Жаль, должно быть, что он не может сделать счастливым этого хорошего человека, эту женщину, столь ему преданную.
«А может быть… Почему бы нет?» — спрашивал он себя.
Но что-то, восставая из глубины, отвечало: «Нет». Без логики. Без «почему». Просто — «нет».
«Нет!» — коротко и твердо.
«Нет!» — отражалось в глубине ее молящих глаз, в безвольной печали ее рук, лежащих на скатерти.
— Пойдемте, Зина. Я вас провожу домой.
Они вышли на улицу.
— Зиночка, поступлю-ка я на современный манер, не буду вести вас под руку, а обниму за плечи, Можно?
Она рассмеялась.
Гостиница «Таллин».
— До свиданья, Зина. Спасибо.
— За что?
— За все.
Дошагав до угла, он остановился и оглянулся.
Она стояла у входа в гостиницу и махала ему рукой. Немолодая, печальная.
Она перестала надеяться. И сдалась.
• Глава десятая •
Подойдя к двери своего номера, Петр Ильич прислушался и, не сказав «добрый вечер», молча, не глядя в сторону Вики, перешагнул порог.
— Вика, ты спишь? Давай-ка бинтовать ногу на ночь.
Не повернув головы, она покорно протянула из-под одеяла больную ногу.
И вдруг его взмыл изнутри смех. Он увидел со стороны эту дурацкую картину (словно двое в деревне поссорились и сели друг к другу задами. Сидят на лавке и молча лузгают семечки).
— Не больно, Вика?.. Я не туго забинтовал?
— Нет.
Она быстро подобрала под одеяло ногу, которой он только что касался. А вторая, левая, продолжала лежать, как раньше, поблескивая из полутьмы босой пяткой. Под диваном дремали Викины полуботинки, похожие на мужские. Тишина. Дурацкая. Тошнотворная. Сердитая тишина.
Из окна было видно, как маячит солнце сквозь дальние парковые деревья; острая крыша башни «Кик-ин-де-Кэк» пронзала небо, а дальше, в нетронутой, полотняной белизне его, вырисовывался и будто плыл навстречу Петру Ильичу прелестный купол собора Томпэа.
— Вика, — сказал Петр Ильич. — Ну, давай-ка поговорим наконец… Повернись ко мне, девочка.
Она не откликнулась, продолжала лежать все так же тихо и молча.
Все в ней было обижено: волосы, куртка… (Куртка, кстати, была отцовская.)
Казались обиженными ее большие ноги, выступавшие согнутыми коленками из-под одеяла.
— Дочка, — повторил Петр Ильич и пододвинул стул к ее дивану. — Ты умная, а?.. Ты шустрая? Так поговорим давай… Потому что уж больно глупо.
В ответ она тихо всхлипнула.
Первый раз с тех пор, как выросла дочь, Петр Ильич услышал, что она плачет. Он понял, что Вика умеет плакать, он вспомнил, что Вика ребенок.
Она плакала гордо, отворачивая от него лицо…
И тут он потерял и юмор, и разум. Не мог он видеть слез. От этого зрелища он злился, сердился и тупел.
— Вика! — сказал он сердито. — Полно, будет… Ну, ради меня. Ну, что с тобой, мой дружок? Ты его любишь?.. Да? Ну, ладно, ладно. Я понимаю. Давай-ка поговорим, подумаем.
Она молчала и плакала.
— Ваше высочество, на колени, что ли, прикажете встать? Ты меня до этого доведешь, матушка. Ты… ты ведь уже большая. Пожалуйста, что хочешь, то и делай. Только скажи мне начистоту. И мы подумаем вместе…
— Не… не… зна-аю.
— Как так?.. Такая большая девочка, а не знает? И как ты могла, нет, скажи мне, как ты могла не предупредить меня в ту ночь?.. Разве ты не понимала, что я буду искать, что я ошалею. Ведь ты у меня одна! Одна…
— Я знаю, папа…
— Ну как ты к нему относишься? — требовательно повторил Петр Ильич.
— Не знаю.
К горлу, к глазам Петра Ильича поднялось ликование.
— Но он тебя любит. Он хочет жениться на тебе. Он со мной говорил.
— А я его не просила хотеть жениться.
— Ловко! — ответил Петр Ильич. (И вдруг стал очень-очень справедлив.) — Девочка, это нехорошо. Это же с твоей стороны легкомыслие, жестокость. Он искренне, может быть… А я… Я, признаться, думал…
— Перестань, папа.
— Как так перестань? Он мне не нравится, — сказал, ликуя, Петр Ильич. — Есть в нем что-то… что не вызывает доверия… Богема!.. Нет, Вика, это, конечно, не тот человек… Скоро мы вместе будем над ним смеяться…
— Папа, не смей!
— Что именно?
— Не говори о нем плохо, прошу тебя. Он — хороший, ты же не знаешь! Я таких людей, как он, ни когда не видела! Он — славный, ни на кого не похожий. И у него собака… Он живет один. Совсем один. В лесу. С собакой.
— Откуда ты знаешь, где он живет?
— Как так — откуда! Я ж у него была.
Петр Ильич встал, подошел к окну.
— Девочка, я пройдусь, — сказал он тихо. — Тебе ничего не нужно?
— Нужно. Пирожное.
— Принесу, — надевая шляпу, ответил Петр Ильич.
…Он отправит ее домой! Больше он ничего придумать не может. Не умеет, не может. Он за нее в ответе перед собственной совестью, перед Викиной матерью. Нашла дорогу в какой-то шалаш… Все это может кончиться дурацким, необдуманным браком. Он отправит ее домой — это лучшее, это единственное, что он может придумать, право…
Эта книга о первой юношеской безоглядной любви, о двух современных глубоко противоположных характерах, о семнадцатилетней девочке-девушке — противоречивой, поэтичной, пылкой, лживой и вместе с тем безмерно искренней. Второй герой повести — будущий архитектор, человек хотя и талантливый, но духовно менее богатый.Написала повесть писательница Сусанна Георгиевская, автор многих известных читателям книг — «Бабушкино море», «Отрочество», «Серебряное слово», «Тарасик», «Светлые города», «Дважды два — четыре», «Портной особого платья» и др.В новом произведении писательница продолжает разрабатывать близкую ей тему судьбы молодого человека наших дней.
Рассказ Сусанны Георгиевской «Люся и Василёк» был опубликован в журнале «Мурзилка» №№ 8, 9 в 1947 году.
Книга о советской школе, об учениках и учителях.«Самый дорогой и самый близкий мой друг, читатель! Ни с кем я не бывала так откровенна, как с тобой. Каждый замысел я обращала к твоему сердцу, считая, что ты не можешь не услышать искренность волнения, которое я испытывала, говоря с тобой о тебе. И о себе». Повесть о дружбе, о чести и верности, и, конечно, о любви…
Рассказ Сусанны Георгиевской «Юг и север» был опубликован в журнале «Мурзилка» № 12 в 1948 году.
Журнальный вариант повести С. Георгиевской «Бабушкино море». Повесть опубликована в журнале «Пионер» №№ 1–7 в 1949 году.«Бабушкино море» — повесть о первой встрече маленькой ленинградки, шестилетней Ляли, с ее замечательной бабушкой, бригадиром рыболовецкой бригады. О зарождающейся любви и уважении к бабушке — Варваре Степановне, о труде и отваге советских рыбаков, о море, траве, ветре, деревьях, небе, о богатстве и красоте мира написана эта книга.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Всё началось с того, что Марфе, жене заведующего факторией в Боганире, внезапно и нестерпимо захотелось огурца. Нельзя перечить беременной женщине, но достать огурец в Заполярье не так-то просто...
Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.
В деревушке близ пограничной станции старуха Юзефова приютила городскую молодую женщину, укрыла от немцев, выдала за свою сноху, ребенка — за внука. Но вот молодуха вернулась после двух недель в гестапо живая и неизувеченная, и у хозяйки возникло тяжелое подозрение…
В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».
«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.
«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».