Светлое будущее - [24]

— Ладно, — говорю я, — пусть так. Но скажи, разве утверждения о том, что материя первична, сознание вторично, мир познаваем, пространство и время объективны, мир изменяется постоянно, количественные изменения ведут к качественным и т. п., неверны? Разве нет в обществе базиса и надстройки, производительных сил, производственных отношений, классов, партий?

— На первый взгляд, который достаточен для идеологии, но не достаточен для науки, тут все верно, — говорит Антон. — Но, во-первых, чтобы считать утверждение научным, еще мало того, что оно истинно. Чтобы считать термин научным, еще мало того, что он обозначает реальный факт. И во-вторых, если присмотреться внимательнее, то истинность утверждений марксизма и содержательность его терминологии окажутся иллюзорными. Я мог бы провести тебя через весь марксизм и показать это в деталях. Но сейчас я тебе приведу несколько курьезных примеров, которые полезны, чтобы расшевелить мозги. Мир познаваем, ты говоришь. А познаваемо ли непознаваемое? Где выход? Либо тавтология «Познаваемое познаваемо», либо допущение «Всё познаваемо». А последнее весьма рискованно. Доказано существование неразрешимых проблем. Можно доказать, что нельзя познать последствий события, которое было возможно, но не произошло. Да я тебе десятки таких примеров могу привести. Можно, конечно, сказать, что тут имеется в виду нечто иное. Что же именно? Объективное содержание в наших знаниях, не зависящее от человека и человечества вообще? Ладно. Я и тут тебе приведу сколько угодно примеров против. Как быть, например, с такими признаками вещей, которых в самих вещах нет, но которые представляют собою акт воздействия их на человека? Конечно, в вещах есть нечто такое, что... Но это уже другие признаки! А как быть с первыми? А покопайся в природе человеческого познания, и увидишь, что в основе всех продуктов познания лежит именно первое, «субъективное», а не «объективное». Чтобы научиться выделять «объективное», нужно именно «субъективное» как начало всего. Кант, милый мой, не кретин, как его изображаете вы. Он гений. Вот и начинаете вы жульническую свистопляску с обвинениями всех умных людей в ошибках, злых кознях, недомыслии. Или другой такой же курьезный пример. Все течет, все изменяется, утверждаете вы, украв эту банальность у греков. А все ли?

Например, как изменяется квадрат, корень из минус единицы, круглый квадрат и т. п.? А изменяется ли то, что неизменно? Ясно, надо выкручиваться. Мы, мол, имеем в виду эмпирические, материальные вещи. Хорошо. А идеальные не изменяются? А эмпирические неизменные предметы изменяются? Разве замена одних идей другими есть изменение этих идей? Один из законов существования идеологии: нельзя копаться в ее фразеологии дальше предела, угрожающего ее цельности и величию. Все вопросы, которые здравый человек может задать нашим философам, либо «решаются» софистически, либо отвергаются как недопустимые. Их, между прочим, стараются и не задавать: боятся отчасти, отчасти чуют, что не получат ответа, отчасти из безразличия. Помяни мое слово, и тебя со временем сожрут за то, что ты нарушил этот закон. Чуточку, но нарушил. В твоих работах об общественно-экономической формации такое копание ощущается. Знаешь, что о тебе говорили в этой связи на кафедре философии в Военной академии (там у меня знакомый)? Что ты занимаешься схоластическим логизированием категорий исторического материализма.

Сообщение Антона меня встревожило. Надо будет выяснить подробнее, что там говорилось на самом деле. И дернула же меня нелегкая связаться с этим анализом понятий! На кой это мне было нужно?! Мода! Кибернетика! Успехи логики! Системный подход! Структурный подход! Метанаука! Семантика!., твою мать!

— Я, конечно, кретин и невежда перед тобой, — говорю я. — Но людям нужно давать мировоззрение.

— Для чего, — говорит Антон, — для души или для ума? Для ума популяризация науки и обработка ее наиболее любопытных идей и результатов дает больше, чем марксизм. А это — тоже идеология. Марксизм примазывается к этой идеологии, лишь по видимости подчиняя ее себе. Для души марксизм кое-что дает лишь определенной части населения, и то лишь постольку, поскольку ей выгодно в него верить. Вряд ли кто из советских граждан (нормальных, а не сумасшедших) пойдет на муки ради веры в марксизм. Ты веруешь в него не как потребитель идеологии, а как колесико в формальном аппарате идеологии. Посмотрим, что ты будешь петь, когда тебя выкинут за ненадобностью или даже за вредностью.

— Ты меня не пугай, — говорю я. — Такого, надеюсь, не случится. А вот тебе следовало бы задуматься о своем будущем. В институте затребовали подробную справку. Куда? Не знаю. Мне надо характеристику на тебя писать. Что писать?! Кстати, ты звонил?

— И звонил. И ходил. У меня такое впечатление, что теперь твои рекомендации вызывают подозрение и настороженность. Да ты не волнуйся. Как только запахнет книгой, я сразу уйду.

Но я разволновался. Не из-за книги (мне наплевать на это дело!), а из-за сообщения Антона о реакции на мои рекомендации. Пустили, сволочи, наверно, какой- нибудь слушок. И теперь общими усилиями упрочивают его, принимая маленькие зависящие от них меры.